Сага о халруджи. Компиляция. Книги 1-8 (СИ) - Петрук Вера
Какое-то время Арлинг стоял над телами пятерых учеников, старательно прогоняя шепот сагуро, которые до конца дней будут напоминать ему о его ошибках и сожалениях. Казалось, еще недавно Регарди верил, что черный солукрай вовсе не так уж черен, и его можно контролировать. Когда он убеждал имана, что вернет ученикам разум, Арлинг верил, что у него есть время. Оно резко закончилось здесь, на берегах Согдарии. Казнь этих пятерых вырвала что-то из него, как вырывают крюки, слишком глубоко впившиеся в плоть.
Пламя схватки утихало, но Арлинга же начинал атаковать другой противник – холод. Ночь заканчивалась, приближаясь к своему апогею – морозному утру. Перед рассветом температура воздуха в Согдарии всегда опускалась, и Регарди поспешил прочь от мертвецов к живым. Хамна еще перетаскивала пленных, и ей нужна была помощь, однако рядом с Арлингом оставался еще один полуживой, который требовал его внимания.
Черная септория для Нетленной началась давно, в тот момент, когда Регарди вступил на землю древнего могильника. Но сагуро оказалась хитрее своих предшественников и спряталась, затаившись в засаде. Арлинг едва не попался, когда наклонился к еще живому Аллену, собираясь отправить его к пятерым кучеярам. Бывший етобар, а вернее, Нетленная, которая почему-то выбрала умирающего кучеяра, а не молодые тела учеников, выплюнула в Регарди струю ядовитой капсулы, которую разжала в зубах.
В самых важных боях побеждают не умением. Арлинг интуитивно почувствовал опасность, выбросив вперед руку, которая приняла на себя струю яда, предназначенного в лицо. И так случилось, что той рукой оказалась его новая конечность, украденная у Тысячерукой. Ей уже доставалось от имана, теперь она получила и от сагуро. Яд прожег перчатку и кожу до кости, прежде чем Регарди понял, что нужно сделать. В голове вопила Тысячерукая, возмущенная столь отвратительным обращением с рукой, которую она по-прежнему считала своей, Арлинг же снова повиновался интуиции, которая за последнее время выручала его слишком часто, чтобы считать это случайностью. Погрузив раненую руку во внутренности Аллена, он отдал умирающему етобару свою боль, чувствуя, как черный солукрай разливается по замороженному полю с мертвецами, и радуясь, что Хамна с последними пленными на санях как раз скрылась за холмом.
– Ничто не убивает быстрее, чем осознание, что ты достиг конца своего пути, – сказал он Аллену, который уже давно умер. Однако Арлингу ответила Нетленная:
– Я позволила огню души моей разгореться, бросила в него все, а она не пришла, – речь Нетленной, сопротивляющейся черной септории, уже отдавала безумием. – Ты, как нож, ранишь, каждой стороной. Не видишь этого, но смеешься, когда льются кровь и слезы. Ты странный и чужой, старый и молодой. Живой и мертвый.
Нетленная была всего лишь сагуро, и тоже ничего не знала о смерти. Она не могла ничего рассказать ему о той, что в его интересах находилась на втором месте после Магды.
– Он высок, как ель, и черен, как печной уголь, – прошептала Нетленная губами Аллена, явно проигрывая септории Арлинга. – Не плачь – замолкни. Он придет. Станешь плакать – тебя съедят.
– Тьма ищет то, что нужно тьме, – закончил за нее Регарди, поднимаясь. – Мне осталось найти последнюю. Передай ей, что я тороплюсь.
Он не смеялся, когда лились крови и слезы, но в одном Нетленная все же была права: Арлинг чувствовал себя и глубоким стариком и рожденным заново одновременно.
В деревню смущенно проникал рассвет, заливая стыдливым розовым светом замороженные дома, остывшие за те дни, что они стояли без людей. Не все освобожденные Хамной сумели прийти в себя. Дюжина оставшихся в живых людей собралась в самом большом доме, где Хамна растопила печь, пытаясь согреть помещение.
Другие восемь тел уже вынесли на улицу – они умерли от обморожения и слишком большой дозы дурмана уже в поселке. И среди них была новая жена Элджерона Регарди, а также его старший сын, от которых едва сумели оторвать старика, чтобы увезти в дом с мороза. Сам бывший Канцлер, несмотря на преклонный возраст, легче других отошел от снотворного яда. В его дыхании Арлинг чувствовал много болезней, но больше не ощущал ничего – ни радости от встречи, ни ненависти за прошлое. Элджерон сидел в стороне от других, прижимая к себе дочек. Девочки не плакали, лишь мрачно глядели на высокого слепого мужчину, который, взяв табурет, в задумчивости подсел к ним, понимая, что ему нечего сказать. Регарди почистил снегом одежду, как мог, но ему казалось, что кровь молодых кучеяров осталась на нем навсегда. А его новая рука снова была ранена – будто у нее на роду было написано всегда находиться в таком состоянии.
– Мы благодарны тебе и твоей жене, – первым нарушил молчание Элджерон, – но мы из Сумрачного не уйдем. Я уже стар для того, чтобы искать новый дом в третий раз. Остальные со мной согласны. Мы все отверженные, ссыльные. Сумрачный всегда находился на границе миров, в Согдарии же нас казнят. Здесь будут навеки лежать наши родные, мы останемся с ними. Те страшные люди пришли внезапно, также быстро ушли туда, куда уходит всякое зло. Они не успели очернить это место. В древности за тем холмом находился большой могильный курган, но хоронить на нем перестали еще задолго до того, как Седрик назначил меня Канцлером. С мертвыми спокойнее, чем с живыми.
Старик резко махнул рукой у себя перед лицом, будто отгоняя мороки прошлого.
– Своих мы похороним, остальных, видимо, похитили из соседних деревень. Как придут за мертвецами, так отдадим. А нет, так снег нам в помощь.
Арлинг не знал, почему отец решил, что Хамна его жена, но перечить не стал: для правды было другое место и другое время, он же явился сюда за иллюзиями.
– Вас всего двенадцать, как вы переживете зиму? Весь скот перерезали.
– Зато погреба и деньги не тронули, мы запасливые. А насчет людей не волнуйся. Сумрачный никогда не бывал заброшенным, место проходное. Вернутся охотники, солдаты с войны. Слыхал о перемирии? Тяжело будет. Они в битвах выжили, а родных дома потеряли. Но мы справимся. И я тоже. О новом наследнике тоже болтают. Подождем. Мы всегда ждали.
Слезу катились по щекам Элджерона давно, но он будто не замечал их. Регарди же понял, что бардак в голове отца был еще хуже, чем в его собственной.
– У тебя есть еще один сын, – хрипло произнес Арлинг, выпрямляясь ближе к свету. Повязку с глаз он снял еще в Баракате. У него отросли волосы, которые он собирал в короткий хвост, лицо прорезали морщины, выжженные сикелийским солнцем, лоб и правую бровь рассекал старый шрам, нос давно сломан, еще один шрам жил на подбородке, хрящ левого уха изменен из-за давнего перелома. Он не знал, что в нем осталось от внешности молодого Арлинга, возможно, цвет глаз, а может, тот Арлинг уже давно умер.
– Нет, – покачал головой бывший Канцлер. – Теперь у меня только мои девочки, и я буду беречь их больше всего на свете. Сына больше нет.
Арлинг хотел спросить, как же насчет того, первого, но вдруг понял, что нужно остановиться. Он ведь пришел сюда за иллюзиями.
– Ты давно живешь, мудр и опытен, – сказал он после паузы, в течение которой сражался с голосом, который вдруг отказался повиноваться. – Где мне найти Богиню Грез?
– Грезам предаются люди, которые не нашли места в жизни, – ответил Элджерон Регарди, почему-то не удивившись вопросу. – Ты не стар, у тебя еще есть шанс найти свое.
Арлинг должен был попытаться, и он это сделал. Ком в горле прошел, прошлое, сжавшее ледяные пальцы на сердце, тоже успокоилось, решив его отпустить. Можно было не тревожить старика, он ведь и сам знал, что делать.
Регарди уже собирался уходить, когда отец его окликнул:
– Я не успел дать этот совет сыну, но, возможно, он пригодится тебе. Есть четыре истины, которые помогают найти место в жизни и преодолеть иллюзии. Тебе нужен путь, с помощью которого возвращаются к основам и возрождают начала. Долг – то, с помощью чего совершаются дела и устанавливаются заслуги. У тебя должен быть план – с его помощью ты избежишь ущерба и добьёшься выгоды. И еще нужна суть – то, с помощью чего ты сохранишь достигнутое. Если в действиях не согласовываться с путем, а в поступках не согласовываться с долгом, то пусть, кто и занимает высокое положение, беда непременно настигнет его.
