Сурен Цормудян - Боевой вестник
— Дружище! Ну что ж ты так?! — воскликнул Вэйлорд нарочито громко, пытаясь поднять несчастного.
Тот что-то мычал, крутил ошалелыми глазами, но в сознание, похоже, возвращаться не торопился.
— В чем дело?! — послышался строгий голос, видимо, хозяина заведения.
— Да вот! — вплеснул руками Вэйлорд, ненатурально смеясь. — Этот малый, похоже, лишнего хлебнул! Упал прямо на наш стол головой!
— Это ваш приятель?
— Нет, что вы! Впервые видим. Подошел, хотел выпить и упал.
— Так, парни! — Хозяин обратился к двум верзилам позади себя. — Выкиньте этот ослиный помет на улицу. Да потрясите его кошель! За последнюю кружку он не уплатил еще!
— Ну что, нравится тебе хождение в народ? — ухмыльнулся Вэйлорд, когда бедолагу выволокли на улицу.
— Неужто всюду так? — Хлодвиг вздохнул.
— Не думаю. Здесь все же гавань, моряков много. Судя по запаху, он из таких. А что для моряка ценнее моря? Бабы и выпивка.
— Отчего же так?
— Сам посуди, болтаются на волнах неделями, а то и месяцами. Баб нет. Пить много нельзя, иначе морской бог быстро призовет к себе. Вот и наверстывают. Да и дерзки моряки более других.
— А это почему?
— Потому как знают себе цену. Морскому делу мало кто обучен. И понимают они, что без них никуда.
— Да, дружище Джон, непросто мне будет чаянья народные понять. — Хлодвиг покачал головой.
— Не в харчевнях же это делать.
— А где? Где мне простой люд узреть? Но, что важней, как мне найти тех, в ком рассудок остр и светел?
— Знаешь, Питер, много я глупцов на своем веку повидал. Да и ты немало. Но думается мне, что в каждом человеке огонек разума зажечься может, однако тонет все во мраке забот каждодневных.
— Поясни.
— Сам посуди. Крестьянам, да и прочим, надо в году пятьдесят дней работать только ради уплаты всех податей. А помимо этого? Надо справить одежку да обувку. Кушать, опять-таки, надо что-то. Не ровен час, хворь напала, надо лекарю уплатить. А ежели семья? Вот и крутится человек на одном месте. И мысли одни и те же, из года в год и до смертного одра. Подати, новая одежка, лекарь, пожрать да хворостом разжиться. И это если работа есть. А ежели нет ее? А ты их грамоте обучить желаешь всех подряд. Для того надо придумать, как им время разделить, чтоб хватало на все: и учиться, и работать. Уклоняться будут многие. Зачем им учиться, им бы с податями управиться и еду раздобыть. Отжить свой век спокойно, и ладно. Силком учить их будешь? Эдак народную любовь не сыщешь. Человек, даже если он не в плену и не в рабстве, все-таки раб своих забот: хмельной кружки, своей семьи. И все рабы денег, которые нужны на все это. А будучи рабом, можно ли разум свой раскрепостить? Не думаю.
— И что же предлагаешь?
— Да ничего. Знал бы, давно тебе сказал. Но ведь и сам не ведаю, как из этого круга вырваться. Думать надо. Обстоятельно думать. Но то уже хорошо, что короля такие вещи заботят.
— А если подати снизить?
— Было бы все так просто. А как взбрыкнут те, кто от податей этих зависим?
— Проклятье…
— Вот-вот. — Вэйлорд покачал головой. — Мало тебе одному над этим думать. Мало тебя и меня. Тут много людей нужно, которые озабочены будут всеми этими проблемами не меньше, чем ты. А попробуй-ка сыщи. Кругом лизоблюды одни. Подхалимы. И они ведь тоже рабы: своих титулов, положения, твоей милости, своих богатств. Многие ли тебе перечить смеют? И не по злобе, а оттого, что правду ищет и помочь желает? А как я слово поперек скажу, ты ершишься. Это-то понятно, король все же. Но как быть тогда? Я не говорю, что ты не прав постоянно, а я всегда прав. Но в споре-то истина и рождается. И кто же с тобой спорить будет, не рискуя своим положением, рабом которого является?
— А ты отчего споришь? Рисковать нечем?
— Да потому что, друг мой, когда-то мы вместе, прячась под одним плащом от дождя, жрали какое-то дерьмо и были счастливы. Потому что ты мне как брат. Я предан тебе и королевству и потому желаю, чтоб ты царствовал долго и счастливо.
— Ну что ж, благодарю. Только вот… Уж очень все мрачно, ежели тебя послушать. Неужто нет лордов в королевстве достойных, помимо тебя?
— Отчего же, есть. Но они все, как правило, подальше от Артогно держатся.
— Почему?
— Да потому что, бродя подле трона, не ровен час, в гнездо осиное наступишь. Таким людям обычно претят интриги придворные.
— Да помогут тебе боги, друг мой, какие интриги? Где ты их видал?
— Шутовством бы все было, коль так легко увидать. А вот ты мне скажи такую вещь, Питер. Сколько ты слышал скверного в мой адрес? Как много доходило до твоих ушей, что другой десница тебе нужен — высокородный, благородных кровей.
— Ну, глупости же это все. — Хлодвиг развел руками.
— Конечно. Только это не значит, что нет лордов, жаждущих занять мое место. И это лишь малая часть того, что в иных умах роится, будто мухи над гниющим трупом.
— Это мой престол — гниющий труп? Так, что ли, прикажешь тебя понимать?
— Да нет же, — вздохнул Вэйлорд. — Хотя…
— Пошел ты в задницу!
— Ладно тебе, не злись! — Вэйлорд тихо засмеялся.
Они и не заметили, как остановившийся неподалеку лысый бородач внимательно посмотрел на Хлодвига. Затем извлек из потайного кармана костяную монету в один лик и уставился на искусной работы портрет, вырезанный на аверсе.
Хлодвиг бросил на него взгляд; Вэйлорд, заметив это, сразу обернулся. Теперь лысый устремил взор на него.
— Милорд Вэйлорд? — проговорил он.
— Проклятье! — Нэйрос зажмурился от досады.
— Ваше величество? — Теперь лысый с изумлением обращался к королю.
— Замолчи сейчас же и садись. — Вэйлорд схватил его за запястье и подтянул к себе.
— Кто это? — настороженно спросил Хлодвиг, с подозрением глядя на лысого бородача.
— Это Доран Вистлер, капитан галеры «Соленый ветер». Доран, я не ошибся?
— Да, милорд. Все верно. Но как вы…
— Не называй меня так сейчас. И это не король.
— Но как же? — Вистлер продемонстрировал костяную монету. — К тому же я вас помню.
— Тринадцатый! — выругался Хлодвиг. — Кто бы мог подумать, что в таком заведении появится человек, обладающий ликом. Да и резчику казначейства надо бы хорошенько по рукам надавать, чтоб такие портреты искусные не резал.
— Простите? — Капитан непонимающе посмотрел сначала на короля, затем на его спутника.
— Это столько нынче капитаны зарабатывают? — усмехнулся тем временем Хлодвиг, кивая на монету, которой хватило бы на новую галеру. — И откуда ты меня можешь помнить?
— Я не один год тяжко трудился, чтобы заработать столько. И я вас помню по походу на Мамонтов остров восемнадцать лет назад. Я был кормщиком на судне, где были вы… Прошу прощения, как мне к рам обращаться?
