Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха
— Бычок ить… Смешной оноть, да глупонький. Я до него гладить-то, а он мя ладошку язычком ить лизати.
Вошла мать.
— Побудился? — поинтересовалась она. — Аль ентова егоза тобе подняла?
— Сам встал, — потянулся Первосвет.
В голове вновь зашумело, захотелось пить.
— Вот ить хорошо, вот и добре. Садись-но откушай…
Первосвет тряхнул головой, но в ушах ещё больше зазвенело, загомонило. Мир закружился, к горлу подступил неприятный тошнотворный ком.
Мать поставила на стол горяченького рассольничка. И Первосвет почувствовал, как с каждой ложкой, отправлявшей в его нутро наваристого супа, мир вокруг менялся и приобретал знакомые живые краски.
Мать сидела напротив, подперев рукой щёку и ласково глядела на повзрослевшего сына.
«Жонку б йаму добру, — пробегали мысли в её голове. — Да нам ить внучков… эх-х…»
— Я видел в хлеву дверь покосилась, — заметил Первосвет. — Надо бы поправить… Батя где?
— К обеду повернётся…
— Ясно. Сейчас дохлебаю, пойду подсоблю…
Сказал — сделал. Первосвет работал до самого заката. То починял покосившиеся двери хлева, то перенёс мешки с мукой в амбар, потом вычистил конюшню… Работа спорилась. Руки соскучились, даже чесались, и всё выходило, всё получалось.
Прискакал отец. Первым делом подошёл к сыну, снова обнял.
— Молодец! — хлопнул по плечу. — Ух ить крэпкий ты стал!
Отец глядел на сына иными глазами. И Первосвет это чувствовал. Он понимал, что батя горд… безумно горд… И хоть старается сильно сего не показывать, но скрыть излучавшийся изнутри свет отцовской радости было невозможно.
Работы хватило и на второй день. А к вечеру третьего батя позвал на рыбалку.
— Помнишь-но како мы кодысь с тобою ходили? — подмигнул он Первосвету.
— Само собой!
— Ох, гутаришь, како столичный! Ух!.. Ладно, давай-но собиратися…
И вот они на берегу Малиновки. Белёсый дым костра тянется ввысь, к сизому небу. Река приобрела характерный её названию оттенок. Белые барашки, поднятые вечерним ветерком, заспешили в берегу.
Отец в сторонке возился с удилищем. Всё мечтает поймать такого же здоровенного сазана, какого выловил прошлой осенью.
— Фунтов-но ить двадцать! — батя налил по стопочке и стал показывать руками размер рыбы. — Ейно так! Дюже важкий!
— А как ты его вытянул?
— Боролися мы с ним долгонько…
— А на что поймал? Неужто удилищем?
— Ну, ить ты скажешь-но! Знамо нет!
Выпили. Закусили кровяночкой. Батя подкинул дров и пошёл распутывать лесу.
Первосвет потянулся до хруста и вдруг неожиданно почувствовал, что он тут не один. Оглянулся по сторонам: в седеющем воздухе невесть откуда соткалась странная человеческая фигура. Она сидела чуть в сторонке от котелка, в котором смачно похлюпывала ушица.
— Бор? — растерянно спросил Первосвет.
— Я-я… Отдыхаешь? — голос северянина был похож на лёгкое дуновение ветерка.
Первосвет откашлялся и снова повернул голову к Бору. Действительно он. В слабых сполохах огня всё же можно было разглядеть знакомые черты.
— Ничего странного в дороге не видал? — спросил северянин.
— Ну-у… было…
— Расскажи-ка, друг.
Первосвет только сейчас вдруг подумал, каким образом Бор попал в Жодино.
— Не забивай тем голову, — словно прочитал мысли северянин.
Его фигура была мутная, нечёткая. Какая-то нереальная, однако же… он тут был.
Первосвет откашлялся и поведал о своих приключениях по дороге к дому.
— Угу… понятненько, — Бор вдруг «заколебался».
— Что-то не так? — испугался гигант.
Темнеть стало быстрее. Появились «звонари» и прочая мошкара.
— У меня к тебе будет просьба, — твёрдо сказал Бор. — Не спеши в Старую слободку. Поезжай в Зачарованную пущу, да узнай про единорогов. Что? Как? Где?
— Зачем?
— Просто сделай. Сдюжишь?
— Да что тут сложного…
— И разузнай про Мстислава… охотника на единорогов, о котором тебе хуторянин рассказывал. Чего он тут ищет? Откуда пришёл? Договорились?
— Ну… да…
— И ещё: будь осторожен. Очень осторожен.
— Гей, Первуша! — послышался голос отца. — Ты ить с кем тамо судачишь?
— Я? — Первосвет было открыл рот, чтобы ответить, но Бора уже не было.
Здесь вообще никого не было.
— Бор? — тихо позвал Первосвет.
В какое-то мгновение боковое зрение уловило стремительно поднимающуюся тень. Парень закрутил головой.
— Фу ты! Привиделось… или нет…
В костре потрескивали дровишки, варилась уха, а над ухом надоедали «звонари».
— Точно привиделось, — тряхнул хмельной головой Первосвет.
Он поднялся и пошёл к отцу…
13
Дни бежали один за одним. Незаметно, даже как-то быстро. И только сейчас Прутик понял это, заметил.
«А когда мы сюда приехали? — спросил он сам себя, пытаясь сообразить какой вообще сейчас день недели. — Сколько уже пришло? Дней пять? Семь? Во даю!»
Вечерело. В округе разливались многоголосые трели каких-то птиц. Издалека доносился лягушачий хор. Жужжала назойливая мошкара. Иногда подключались цикады.
Прутик приблизился к трактиру. У его дверей он остановился, задумался об Агнии.
«Что ж в ней такого? — вертелись мыслишки. — Неужто приворожила?»
На душе было тепло и приятно. Перед внутренним взором вставала не дающая покоя ни днём, ни ночью озорная улыбка ведуньи… сладкие ямки на щёчках… лукавые огоньки в её глазах…
С каждым днём, как Семён встречал ведунью (и случайно или намерено это происходило, не в том суть), но он всё сильнее чувствовал страстную тягу находиться рядом с ней.
Скрипнула дверь трактира и наружу еле-еле вышли двое оборванцев.
— Заездил меня… ик-к… ентот, мать яго так… ик-к… Ванька! — пьяным голосом нёс один из мужичков.
Перебитый нос, грязная, а местами уже и латаная-перелатаная одежонка. Сам приземистый, ноги корявые, волосы и на голове, и на бороде во все стороны точат.
— Кыто? — непонимающе спрашивал напарник, вид которого был совсем не лучше.
— Да Ванька… ик-к… Бобровский… ик-к…
— А-а-а… я тобе вона чаво, Агаф-… Аха-… -фон… скажу… Времячко ноне лихое! То след нам ить разом держатися!
— О! Верно… ик-к… ховоришь…
И поплелись они в обнимку, куда глаза глядят.
Семён скривился, словно съел кислых щей и вошёл внутрь. В трактире было почти пусто. Прутик прошмыгнул мимо какой-то мрачноватой на вид парочки, не заметив при этом, как незнакомцы тайком оглядели паренька.
Поднявшись наверх, Семён поспешил к снимаемой комнате.
