Роман Смеклоф - Тридцать один
– Самая древняя категория магии. Пузырь показывает мысли волшебников при сотворении заклинаний. Ими пользуются преподаватели. Для настоящих магов применение пузыря, тем более во время боя, унизительно и оскорбительно.
– Знаю…– начал я.
На позорную сторону колдовства, я с лихвой насмотрелся в академии. Как бы мне не хотелось отвлечься от проклятого ошейника, слушать заумные разглагольствования голема хочется еще меньше.
– Так же постыдно, – продолжил Евлампий, – как сражающиеся нагие рыцари. Сражаться то они могут, но ведь это же аморально! У магов тоже самое.
Голозадые рыцари не только оскорбительны, но и забавны. Интересно посмотреть, что творится у другого в голове. Особенно у настоящего колдуна! Только истинные волшебники друг на друга такие заклинания не накладывают. Чего им там смотреть, они и так все знают. Подумал о молнии, она и получилась.
Я долго ждал яркой вспышки, даже забыл про ошейник. Ни грома, ни молний появившихся в пузыре, так на поляне и не возникло.
– Молнии нет. – с легкой обидой пробормотал я.
– Что? – переспросил голем. – Молнии? А! Ее и не должно быть, не надо воспринимать все буквально. Существует целая система толкования знаков. Некоторые остроумные колдуны называют ее пузырялогией. Молния означает огромную, готовую к атаке силу, которая…
Взвыло так, что я оглох. Мне показалось, что лопнул пузырь, но нет. Вместо молний, он заполнился клубящимся бурым огнем и висел на своем месте. Пропал черный фей, но главное облегчилось дыхание. Трансформация отступила. Я почувствовал, как сила, держащая ноги, исчезает. Хорошо, что волшебная пыль пропала не мгновенно. Я сгруппировался, подставив руки, и удачно упал в траву. Даже не ударился.
Отряхнувшись, я поднялся.
– Что случилось? – тихо, как мне казалось, спросил я.
Голем яростно жестикулировал у меня на плече. Разевал, закрывал расщелину, заменяющую рот, но я ничего не слышал. Тряся головой, я похлопал по ушам. В одном ухе, ближнем к голему, я услышал вопли:
– Прямо магическая кувалда, никогда такого не видел. Потрясающе! У меня все зашкалило! Я чуть на камни не рассыпался!
– Что случилось? – повторил я.
– Архивариус ударил чистой силой. Потоком, шквалом магической энергии…
Я повернулся. Мровкуб тоже встал. Пузырь поднялся над его головой, демонстрируя нам танцующие тени, воинственно взмахивающие сверкающими мечами над поверженными врагами.
– Это не магия. – крикнул голем. – Он просто радуется!
Оливье сидел на земле и крутил ус, ни на кого не обращая внимания.
– Зачем он создал этот шар? – задал я, мучивший меня вопрос.
– О! – воскликнул голем. – Он хитер. Заклятие не только показывает мысли мага. Оно снижает силу колдовства. Это придумали для тренировочных боев, чтобы студиозусы не покалечили друг друга.
– Где фей? – спросил я. – Почему он не разрушит шар?
– Его нельзя уничтожить! – торжественно проговорил Евлампий. – Заклинание может развеять только сотворивший или оно само уничтожится, после магического поединка.
Я повернулся к перевернутому дереву. Корни тлели, обожженные взрывом чистой магической энергии. Цветущий вьюн растерял лепестки, кружащиеся пеплом в воздухе. Шапки одуванчиков съежились. Трава пожелтела. Черный фей, сложив крылья, ворочался у корней. Поднявшись на колени, он с трудом разогнулся и встал.
– Ошейник больше не давит. – с удовольствием массируя шею, проговорил я.
– Выброс чистой энергии разорвал все магические связи.
– По-простому можно? – проворчал я.
– Наложенные на нас чары больше не действуют… Смотри! – возбужденно закричал голем.
Черный фей передернул крыльями. Взмахнув, он начал подниматься. От воздушных потоков во все стороны разлетелся пепел.
– Да не туда! – взвизгнул Евлампий. – Его мысли в пузыре!
Я повернулся к шару. Внутри него всходил одуванчик. Выросла завязь, распустился желто-оранжевый цветок. Закрылся бутон и апельсиновые лепестки начали засыхать. Вместо них пророс белый пух. Пушковые семечки созрели, потемнели и уплотнились. Чаша цветка открылась и расцвела белая голова. Она открыла рот и запела голосом душеприказчика:
– Замерзает одинокий одуванчик поутру!
От того, что ему стыдно, он ведь проиграл игру!
Растерял он прошлой ночью все пушинки на ветру!
Стали острыми пушинки! Все подобны топору!
– Он еще и разговаривает? – удивился я.
– Он много чего может. – согласился голем.
Черный фей совсем не обрадовался своим зарифмованным мыслям, прогремевшим на все поле. Его лицо исказилось яростью, а крылья начали расти. От их взмахов, с лужайки поднялись и, полетели на нас, оставшиеся целыми после взрыва семена одуванчиков.
В пузыре, под лилейными шапками цветов, появилось лицо архивариуса. Оно рыдало, как ребенок, отчаянно и беззаветно.
– Я не понимаю. – признался я.
Наверное, эту фразу я произношу чаще других.
– Фей развеял магию архивариуса и сейчас нанесет удар! – попытался ответить голем.
Договорить он не успел. Крылья душеприказчика превратились в черные смерчи, гонящие через лужайку стаю белых пушинок.
После предупредительного крика Евлампия, я отпрыгнул в сторону. Сразу приподнявшись на локте, чтобы лучше видеть над травой. К моему разочарованию, сквозь тучу белых семян невозможно было что-либо разглядеть. Они плотно облепили фигуру архивариуса, перекрыв всю видимость.
Пузырь же, парящий над его головой, показывал сцену боя. Странные белоснежные создания с алебастровыми крыльями штурмовали угольно-красную крепость. Они вцеплялись, непомерно вытянутыми, длиннее их собственных тел, когтями в стены крепости и промеж каменной кладки сочилась пурпурная, сияющая жидкость.
– Есть новаторская теория, – задумчиво заметил голем, – что магический поединок происходит в уме волшебников. Все, что мы видим, лишь отражение этой внутренней битвы, пробивающееся в реальный мир.
– Не понимаю. – повторил я.
В пузыре, израненная крепость вырвала из земли свои каменные ноги и, поднявшись, ударила одной из стен, с остроконечной башней на конце, по алебастровому клину.
– Берегись! – крикнул Евлампий.
Пришлось снова прыгать в траву. Я даже толком не успел разглядеть, что мне угрожало. Над головой проскочила тень и унеслась вертикально вверх.
Выглянув из травы, я увидел тучу одуванчиковых семян. Они взлетели, отброшенные магией архивариуса, и теперь возвращались обратно. Из-под белоснежных, пушистых шапок торчали десятки тоненьких лапок с длинными когтями.
Кажется, я начинал разбираться в знаках. Не такие уж они мудреные, как настаивал голем. Крепость это архивариус, а когтистые создания – одуванчики. Колдуны, конечно, странные и воображение у них чудное, непривычное для простого человека, но понять можно.
