Общество забытых мучеников - Рид Анви

Соль была недоступна. Как хренов телефон, на который забыли закинуть баксы. И от этого становилась только более желанной. Хрупкая девочка овладела Ноа. Каждой клеточкой его тела. Каждым миллиметром кожи. Сердцем, в конце концов. Соль пленила его. И Ноа перестал бояться смерти, перестал бояться жизни, да вообще всего, что когда-то его пугало. Но начал бояться другого. Того самого ветра в чертовой башке. Того, что он слаб. Слаб перед ней. И что он никогда не сможет влюбить ее в себя так сильно, как он любит ее. Потому что это он… Кретин. Тупица. Дебил. Хенджин из музыкальной группы. Жилетка для слез. Клоун в грустный день.

Он Ноа, мать его, Эдвин.

И он решил, что будет ей другом. Эта роль давалась ему легко. Нужно было лишь держать язык за зубами и не дать выскользнуть из его рта словам, что разрушили бы еще и дружбу.

Но… Ноа вспомнил, что, вообще-то, не любит упускать возможности. Ведь жизнь одна. И она все еще, черт ее дери, держится на тонком волоске.

— Соль. — Ноа сделал к ней шаг. — Ты заставляешь меня нервничать.

Она улыбнулась и отвела взгляд. Ноа нежно обхватил пальцами ее подбородок и заглянул в ее карие глаза.

— Ты потрясение… Ты выделяешь такие фелормоны…

— Феромоны? — улыбнулась Соль.

— И их тоже…

Она засмеялась.

— Не смейся, ты сбиваешь меня с мысли. — Ноа отстранился.

Набрал в легкие воздуха. Вдохнул. Выдохнул.

— Извини. — Соль заправила прядь за ухо.

— Забудь все, что я сказал. Давай по новой! — Вновь приблизился и взял ее за руку.

— Давай заново. — Соль попыталась спрятать улыбку.

— Ты потрясение, — начал он. — И ты потрясаешь меня каждый день. Ты очень красивая, очень умная. И ты вообще не зануда. Ты наоборот…

Соль смотрела своим лисьим взглядом прямо на него, и это сбивало с толку. И, не сдержав улыбки, она все-таки опять засмеялась.

— Ну что ты! Я готовил речь несколько дней! — всплеснул руками Ноа. — Хрен его знает, как это делать правильно. Что говорить, чтобы все серьезно было. И романтично.

— Ты мое тоже, Ноа, — сказала Соль.

— А? — Он замолк и посмотрел на нее.

— Ты тоже мое потрясение. — Она сделала шаг к нему.

Ладони вспотели. Сердце заходило, словно он пробежал марафон. А для Ноа и стометровка уже была самоубийством.

— Спасибо, — зачем-то сказал он. — В смысле, я рад, что ты… Да господи!

И, больше не сдерживаясь, он схватил ее за ворот кофты и притянул к себе. Она встала на мыски, чтобы достать до его губ. И ее губы оказались слаще любой карамели.

Голова кружилась от волнения. От эмоций, что лились через уши, через глаза, через нос. Внутри был не огонь. Внутри был шторм. И море Ноа выходило из берегов, как и море Соль. Она закинула руки ему на шею. Он обхватил ее за талию, поднял и прижал к себе так крепко, что чувствовал, как в груди у нее разрывается сердце. Ноа хотел раствориться в ней. Утонуть. Захлебнуться. Соль желала того же в ответ. И два моря слились в один океан. Клубничное моти смешалось с лаймом. Зеленый чай — со спрайтом. Кудрявые волосы — с длинными прямыми. Белые пряди — с фиолетовыми. Леопардовая рубашка — с кофтой из секонд-хенда. Поцелуй становился все глубже и глубже. Как дикие воды, в которых не было дна. И, пресвятая Дева Мария, Ноа в жизни не чувствовал себя живее, чем сейчас, хоть и тонул в Соль, и задыхался, и медленно погибал.

— Не хочу тебя терять, — шепнул он ей в губы.

— И я не хочу, чтобы ты меня терял, — ответила она.

Глава 9. Страсти Божьи

Дар у Эбель появился после смерти отца. Но свою истинную суть он открыл лишь спустя долгие годы истязаний над ее телом и душой. Молитвы в церквях. Изгнания злых духов. Заговоры шаманок. Очищения и обряды шарлатанов. Увешанный крестами дом. Обсыпанная солью комната. Выстиранная в святой воде одежда. И в конечном итоге — смерть. Эбель Барнс не спасла даже смерть. Наверное, поэтому дьявол и вернул ее к жизни. Понял, что на земле у нее еще есть дела. Кажется, он был милостивее Бога, и при встрече Эбель обязательно бы его поблагодарила, но сейчас ей нужно было сделать все для того, чтобы не возвращаться в горящие котлы ада еще ближайшие лет пятьдесят.

Эбель думала, что ее сила была бесполезной. Видеть пугающих призраков и слушать их вечные крики и мольбы было не лучшим даром из всех возможных. Владение стихиями, чтение мыслей, превращение в других — все это было куда интереснее. Может, она была бы счастлива так же, как и Ноа, который знать не знал проблем и, пользуясь исключительностью, проживал свою лучшую жизнь. Но нет. Дьявол сделал Эбель говорящей с мертвецами и не дал даже малейшей инструкции, как обращаться с этой способностью и как ее применять.

Да, очевидно, дар не похож на пылесос, чтобы прилагать к нему коробку с бумажкой, но ведь было бы честно помогать тем, на чьи плечи ты, владыка Ада, взваливаешь столько ответственности. Скуры не желали своего дара. А получив его, еще и сами решали, как им распоряжаться. Как им владеть и как управлять. Что было делать Эбель? Долгие годы ей приходилось притворяться. Сначала перед матерью, а потом и вовсе перед самими покойниками. Она не могла им помочь, не знала как.

Потому, кажется, за все страдания дьявол все-таки сжалился над ней и отправил Эбель призрака, который всему ее научил. И речь была не только о даре. Он показал ей, что в мире бывают не только добрые люди, но и добрые мертвецы. Тимо стал первым, кому Эбель смогла помочь, а он взамен, сам того не понимая, помог ей обрести силу. Она обрела власть над страхом. Над самой смертью. И над мертвыми телами, которые повиновались ей, стоило подумать о мести. Эбель овладела духом Тимо. Стала его руками и ногами. Стала глазами, мыслями, голосом в голове, и он, слушая приказы и чувствуя истинные желания, исполнял все то, о чем она просила. Он убивал ее руками. Тимо не мог остановиться так же, как и она. В неравной битве у трапезной она хотела одержать победу — и одержала.

Эбель доказала самой смерти, что воскресла не просто так, и шанс, данный ей дьяволом, она была готова оправдать.

Ночное небо сокрушали яркие молнии. Разрывали его на куски, и те, грохоча раскатами грома, давились слезами. Мелкие капли превращались в ливень и с каждым новым разрядом становились сильнее. Они впивались в кожу ледяными иглами, били по макушке, по щекам. Будто наказывали за то, что грязные души исключительных шагнули на святую церковную землю.

— Готова? — Реджис пытался перекричать ливень.

— Только если вы готовы, — ответила Эбель.

В руках она держала горшок с землей, из которого торчал гнилой сорняк. Насквозь мокрая куртка тяжело висела на плечах, в ботинках хлюпала вода. Холодный ноябрьский ветер впился в окоченевшее тело и растрепал волосы, по которым стекали капли дождя.

— Не думал, что окажусь здесь вновь, — сказал Тимо.

Он держался за локоть Эбель. Питался ее силой и силой могильной земли. От его касаний становилось еще холоднее.

— Не верю, что сейчас все закончится. — Эбель шагнула вперед.

— Не верю, что все это вообще началось, — добавил Тимо.

Главный собор Санди был большим и идеально белым каменным изваянием, больше похожим на застывший памятник культуры, чем на место, где с утра до вечера кипела жизнь. Фонари на территории погасли. Всю каменную дорогу, ведущую к входу, залило лужами. Под крышей пищали летучие мыши, изредка вылетая, прибивались к витражным окнам и, карабкаясь по раме, пытались вновь спрятаться от дождя. Порывистый ветер терзал тонкие ветки торчащих из земли кустов и голые деревья, росшие вдоль забора. Где-то вдали звенела сигнализация машины. Еще дальше лаяла стая бродячих собак. Все жители Санди мирно спали и ждали наступления утра, чтобы скорее попасть на воскресную службу. Жаль, что она для них так и не состоится.