Общество забытых мучеников - Рид Анви

— Робинс издевался над телом Тимо, — сказала Эбель. — Вырезал сигил и совершил свой первый ритуал.

Никто ей не ответил.

— То, что ты, Редж, стал исключительным… — Тимо взъерошил волосы. — Это… Я не поверил, когда услышал. Думал, что это не ты. Кто угодно, но не ты. А потом я увидел тебя на кладбище. Как ты кладешь на мою могилу чертову пачку овсяного печенья.

Эбель вновь повторила все его слова.

— Твои любимые, — сказал Реджис, стоя к Тимо спиной.

— Мои любимые… — Тимо подошел к нему и холодной рукой коснулся шеи.

Реджис поежился и испуганно попятился.

— Я думал, что остался в этой жизни, чтобы отомстить тебе за свою смерть, — сказал Тимо, встав перед братом.

Младший брат вырос и стал выше его на полголовы.

— Но сейчас я понял, что остался для того, чтобы извиниться перед тобой, Редж.

Реджис поднял на него взгляд.

— Прости меня. — Тимо говорил голосом Эбель. — Если сможешь… Прости. — Он положил холодные руки ему на щеки и вытер слезы, которые брат всю жизнь от него скрывал. — Я знаю, что прошлое уже не вернуть, знаю, что я испортил тебе жизнь, но прошу… прости меня ради себя. Ради своей будущей жизни, в которой точно найдется место любви. — Тимо бросил взгляд на Эбель.

Реджис вскинул голову, не давая очередным слезам скатиться по щекам, и помотал головой.

— Черт… — шепнул он. — Я так скучаю.

— И я, маленький поганец, — сказал Тимо и, притянув брата к себе, обнял.

Реджис был горячим, как полыхающий огонь, как извержение лавы, как раскаленная плита. И холодный, словно целая Арктика, Тимо медленно таял, прикасаясь к нему. Словно испарялся из мира живых, становясь воздухом. Становясь наконец-то спокойным дыханием Реджиса. Тишиной. Прощением. И искуплением.

— Я рад, что теперь твоя душа будет упокоена, — сказал Реджис.

— Я пока не верю в то, что спустя пять лет наконец покину мир живых. — Тимо продолжал обнимать брата. — Да мне и не хочется. Особенно сейчас, когда я нашел вас.

— Думаю, твоя миссия здесь еще не закончена, — сказала Эбель, подходя к ним.

Она положила руки им на плечи. В горле у Тимо запершило. Смотреть на Эбель было так же больно, как и на родного брата. Он хотел успеть налюбоваться ею. Запомнить каждую черточку ее прекрасного лица. Каждый блик света в ее голубых глазах. Каждое слово, что она произносила своим бархатным голосом. Она все еще была его силой. Единственной силой, которая не отпускала его в мир мертвецов.

— Раз убийца начал с тебя, то ты с ним и должен покончить. — Эбель сжала его свитер.

Ей тоже было больно говорить это. Она понимала, что скоро… совсем скоро… ей придется проститься с ним навсегда.

— Думаю, что сегодня ночью мы произнесем последнюю молитву.

— И услышим последнюю исповедь отца Робинса, — добавил Реджис.

Ноа не любил упускать возможности. Ноа в принципе не любил ничего упускать. Жизнь слишком коротка. И брать надо было от нее все и по максимуму. Особенно сейчас, когда эта короткая жизнь висела на коротком волоске. И волосок этот явно держался на последнем издыхании, ведь его, очевидно, не намывали дорогими шампунями против секущихся кончиков и не укладывали лаком самой сильной фиксации.

Год подходил к концу. В следующем месяце уже Рождество. И все… Не только этот чертов волосок доживал год на божьем слове. Осень выжала из них все соки. А Ноа, вообще-то, больше любил спрайт, но эти чертовы месяцы выжали из него даже сладкую газировку. Ноа был умным чуваком. Любил решать сложные задачки. Но… когда от этих задачек зависела твоя жизнь и жизнь твоих друзей, пыл угасал. Стремительно. Зато оставался интерес и желание дойти до конца. Ведь где конец, там и спокойствие. А еще ворох охренительных историй о том, как они с друзьями бегали за убийцей и, словно в крутом подростковом сериале от «Нетфликса», разгадывали шифры. Таким явно мог похвастаться не каждый студент. А вот Ноа теперь мог.

Но было и то, что волновало его сильнее крутых историй, сильнее желания похвастаться подвигами. И это волнение сейчас шло перед ним. Стучало каблуками ковбойских сапог из секонда, виляло бедрами в юбке, похожей на огромный волан, и накручивало на пальцы фиолетовые пряди длинных волос.

— Соль! — окликнул Ноа свое дорогое волнение, и оно остановилось.

Посмотрело на него и вновь сбило с ног, как порыв стихийного ветра в пустыне, там, где эти ковбойские сапоги хотя бы были уместны.

— М? — спросила она.

— Выглядишь странно. — Почему-то Ноа показалось это комплиментом.

— Спасибо. — Видимо, Соль тоже так считала. — Если ты забыл, то я недавно чуть не умерла в долбаной библиотеке.

Или все-таки не совсем комплиментом…

Соль осмотрела его с ног до головы.

— Ты тоже выглядишь странно, — резюмировала она.

— Да я тоже чуть не сгорел. — Ноа выпрямил плечи.

Воспоминание о горящей балке, приземлившейся прямо на него, несомненно, в охренительных историях уйдет на задний план. Раны не осталось. Ее залечили волшебным дыханием, но фантомная боль не ушла. Зараза. Теперь Ноа — что? Огня будет бояться? А если огня, то, значит, и Соль, ведь она была горячей штучкой.

— Кстати, — сказала она. — Спасибо.

Ноа вздернул брови.

— За что?

— За то, что прикрыл меня во время пожара, пока я разбиралась со второй собой.

— А. — Ноа почесал затылок. — Да не за что спасибо говорить. Это мой долг.

— Защищать людей от огня? — хихикнула Соль.

— Защищать тех, кто мне дорог, — серьезно посмотрел на нее Ноа.

Так серьезно, что от этой серьезности по спине пробежали мурашки. Он наверняка выглядел суперкруто.

— А. — С лица Соль сошла улыбка. — Ага. Мы же… — она сделала паузу, — друзья.

Ноа не ответил.

Черт.

Этот разговор, вообще-то, хрен его подери и подери в целом всех хренов, а не только его, должен был быть не про дружбу.

Ноа не спал последние дни. Не спал последние месяцы. Он растерял весь свой запас комплиментов и подкатов. Растратил харизму. Забыл о соблазне. И нет. Это не потому, что за ними следили, не давая сделать ни шагу влево, ну или в кладовку, где можно было бы уединиться с какой-нибудь красивой студенткой. А потому, что красивые студентки его больше и не интересовали. Он пытался, честно пытался вернуть свой шарм, свое обольщение. Пытался посмотреть в ответ на одну из заинтересовавших его учениц. И когда смотрел, то не испытывал… ничего. Ничего он не испытывал. Зато стоило увидеть Соль, пусть и мимолетно, пусть и случайно столкнувшись на лестнице в спальное крыло, как сердце останавливалось. Соль шла в строю с другими студентками. Пропадала в своих мыслях. Хмурилась. Бубнила что-то себе под нос. И как только Ноа окликал ее, звал по имени и, улыбаясь, махал рукой, на ее прекрасном лице разглаживались морщинки. Она улыбалась ему в ответ. И эта чертова улыбка, словно разряд электричества, прошибала насквозь.

У Ноа была ломка. Ломка по занудству. Вечному причитанию. Постоянному «я всегда права!». А еще по сладкому клубничному запаху ее волос, по коже, пропахшей зеленым чаем. Ломка по ее изящной красоте. Утонченной, нежной и при этом сильной, яркой, броской. Ноа сходил с ума. Уже очень давно. Так давно, что отрицание чувств, что он испытывал к Соль, переросло в обыденность. Будто так всегда было, есть и будет. Ничего необычного. Лишь помеха, что каждый раз всплывала в его отношениях.

Хотя… Какие там отношения. Ноа не был серьезным парнем. Он был веселым. Обворожительным. Кудрявым. Чертовски умным. Но не серьезным. И вечные поцелуи со студентками были тому подтверждением. Ветреный Ноа тем и нравился девочкам. Он не был якорем. Не был грузом. Он был легкостью и свежестью. А они были развлечением. Искрящимся, но быстро затухающим возбуждением. И как бы он ни старался, как бы крепко ни зажмуривал глаза, Ноа видел перед собой Соль. Каждый раз, когда его руки бегали по чужим телам, каждый раз, когда губы касались шеи, когда пальцы медленно расстегивали пуговицы, Ноа представлял лишь ту, которая вскружила ему голову. Фантазии были настолько четкими, настолько яркими, что это увлекало, дразнило. И в конце концов переросло в привычку. Привычку целовать других и мечтать, что однажды к его губам прильнет и сама Соль.