Саманта Хант - Изобретая все на свете
— Номер?
— ЮС55231082, — ответил он.
— Имя?
— Уолтер Дьюэлл.
Он подвергся рутинному опросу, вплоть до последнего вопроса: «Печатать умеешь, солдат?»
— Печатать?..
Он с трудом понял вопрос. Буквы? Да, он умел печатать, мать научила его, когда ему было девять. Он печатал только указательным и средним пальцем, но этими четырьмя работал стремительно. Он решил, что не понял вопроса. Из открытого рта не раздалось ни звука.
— Ладно, дальше, — буркнул вопрошавший.
Но Уолтер не двинулся с места. Он застыл, вспоминая, как сидел на кухне в доме на Одиннадцатой авеню, в котором родился. Мать подрабатывала, печатая письма на машинке, которую они с отцом Уолтера спасли из разорившейся газетной реакции. Это была модель «Шольс и Глидден» — из черного металла, украшенная золотыми цветами и птицами, хотя некоторые накладки успели отвалиться. Уолтер вспоминал, как сидел у матери на коленях. У него самые кончики пальцев торчали из рукавов свитера, и он клал их на материнские пальцы, а она печатала. Понемногу он так хорошо запомнил клавиши, что попросил, чтобы она завязала ему глаза полотенцем и испытала его.
— Напечатай «часы», — велела она.
Это было слово с ловушкой — для него требовалась только левая рука.
— Проходи, солдат.
— Я печатаю. Да, я печатаю, — сказал Уолтер, напрягая голову, шею, голосовые связки, чтобы пропищать ответ из ведра своей каски.
— Печатаешь?
— Да, сэр.
— Выйди из строя, солдат. Через этот проход к тем воротам, оттуда будет транспорт на базу. Получишь приписку.
— Да, сэр.
И Уолтер ушел, не оглядываясь. Он боялся, что если покажет, как он счастлив этим назначением, армия заберет его обратно. Он потупил глаза. Он не смотрел на других солдат, которых загоняли в грузовики, направлявшиеся на фронт. Он не оглянулся на Геши. Вина якорем засела у него в животе. Солдатам раздавали винтовки. Их отправляли в бой, а Уолтер, волей случая, избежал гибели, отвращенной длинными тонкими пальцами, рукой матери, протянувшейся с небес. Он спасся.
В городке было не больше тысячи жителей, и все они проявляли полное равнодушие к американским солдатам и к самой войне. Большинство мужчин и женщин работало канатчиками. Вокруг городка тянулись бесконечные поля конопли, выраставшей до чудовищной высоты — десять, одиннадцать, даже двенадцать футов. Осенью, сняв урожай, горожане проводили зиму на фабрике, превращая конопляное волокно в веревки и канаты для продажи флоту. Именно здесь, в двадцати милях от Лиона, американская армия расположила административный корпус. Достаточно далеко и неприметно, легко замаскировать. А это было важно, потому что работой Уолтера, еще четырех писарей и одного офицера было печатать все до одного приказы: каждый призыв к наступлению, отступлению, атаке, организации медицинской службы, диверсиям на железнодорожных путях, снабжению продовольствием, освобождению пленных, уничтожению командного состава противника, принятию капитуляций и даже к тому, чтобы ничего не делать. Все, вплоть до заказа на десять ящиков консервированной свинины, должно было печататься под копирку в трех экземплярах и отсылаться в Америку, где все это копились в комнате, заполненной металлическими ящиками.
К прибытию Уолтера все писари проработали уже по семь месяцев. Двое рядовых ходили в соломенных шляпах вместо положенной формы. Имелась маленькая книжная полка с картонной табличкой:
БИБЛИОТЕКА ЛАРРИ
Самообслуживание.
5 ц. в неделю за книгу или десять сигарет.
Книги возвращать — Паволек, это к тебе относится!
На полке Уолтер нашел «Идиота» Достоевского рядом с пухлой книжицей под названием «Дворец женщин» — творением некого Тада Блэка. Кроме того, имелось подборка «Сетади ивнинг пост», «Журнала домохозяйки» и сборник рассказов Эдгара Алана По.
Солдаты, оказавшиеся вместе с ним среди конопляных полей Франции, были чудаками различного рода. Это относилось и к офицеру-шифровальщику Горацию Кросби, мечтавшему в один прекрасный день соорудить потрясающе необычный плавательный бассейн для калифорнийской клиентуры. Штат административного корпуса составляли книжные черви, любители наблюдать за птицами, разгадыватели кроссвордов и один миколог, регулярно собиравший обильный урожай изысканных грибов в роще за конторой и жаривший их для рядовых в местном масле.
Контору наполняло щелканье пальцев по клавишам то и дело ломавшихся машинок. Мужчины печатали быстро и сдабривали служебные обязанности более приятными занятиями: плавали в ручейке, на котором поставили запруду, читали, спали и ежедневно писали домой женам. Уолтер держался «Тристрам Шенди». Книга была очень длинная, и между работой и чтением Уолтер думал о Фредди и вымучивал стихи, которые записывал, чтобы развлечь ее. Одни патетические, другие смешные. Вот одно из них:
В лесной глуши или в пустыне дикой
Сойдутся вновь влюбленные сердца.
Их крови гул туманною сиреной
Зовет всех одиноких — надейся до конца!
А вот другое:
Великий мастер — пивовар,
И не дерет за свой товар.
А виски — скажем прямо —
Поруха для кармана.
На виски я не разорюсь —
Я пивом допьяна напьюсь.
Не думайте, что я небрит,
Мне пена щеки серебрит.
Пусть пузырьки в носу бурлят весь день —
Мне носом пузыри пускать не лень!
Лишь только пересохла глотка,
Долой летит тугая пробка!
Берет тоска — пивко хлебай,
И птицей в небеса взмывай!
Так что война шла мимо Уолтера, и он почувствовал себя вполне счастливым, когда в ноябре 1918-го в Компьенском лесу подписали мирный договор, и его отпустили домой к Фредди с коллекцией сомнительных стишков и парой парижских шелковых чулок в вещмешке.
Он стоял перед дверьми их дома. Он столько раз представлял, как это будет, и всегда по-разному. Она будет спать на диванчике, и он склонится, чтобы разбудить ее поцелуем; или она будет стоять у раковины, а он устроит ей сюрприз — обнимет сзади.
Но теперь, когда дошло до дела, он пришел в ужас при мысли, что сейчас увидит ее. Он стоял перед дверью. Постучать? — думал он. Два года — немалый срок, как бы часто не писал письма. После мгновенья колебаний Уолтер решил не стучать. Он вошел в их дом, и, словно жар, ждавший только притока кислорода, чтобы вспыхнуть, Уолтер с Фредди сожгли друг друга дотла, до костей.
