Саманта Хант - Изобретая все на свете
В свое восемьдесят шестое свидание они прошли от самого причала у ее дома на Пятьдесят третьей улице до Чэмерс-стрит. Что именно случилось потом, трудно определить — возможно, забытая трубка или искра от керосинки, газеты так и не уточнили — так или иначе, пожар начался на фабрике Джозефа Сталлинга, поставщика «Лучших фейерверков для патриотичных американцев», и подобного фейерверка не знала история Америки. Нижний Манхэттен рокотал и вспыхивал волшебной силой такого количества пушечного пороха. Все дети из Бруклина, Куинса и Нью-Джерси взобрались на крыши или прижали носы к окнам, чтобы полюбоваться распускающимися зелеными цветами, алыми китайскими драконами и лиловыми колесами, взрывавшимися одновременно. Уолтер с Фредди из безопасного местечка на дальнем конце пирса, обнявшись, наблюдали огненное действо, изучая отражения взрывов в темной воде вокруг них. Шоу продолжалось больше часа, поскольку добровольные пожарные дружины, прибывшие на пожар, ничего не сумели сделать. И Уолтер понимал, что это знамение, возможно, недоброе, но Уолтеру было все равно, даже если ему предстояло прожить жизнь, сгорая, и сгорая, и сгорая, и сгорая. Он попросил Фредди выйти за него замуж, и небо взорвалось оранжевым и зеленым, лиловым и алым, когда она сказала ему: да, она будет его женой.
День венчания был отмечен короткой утренней церемонией в церкви Троицы, после чего гостям предложили прогуляться вместе с новобрачными по улицам Манхэттена, через Бруклинский мост, где вся компания села на трамвай до Проспект-парка.
— Уолтер, смотри, из-под стальных колес вылетают искорки!
Молодожены отлично провели день, танцуя в Концерт-грув под музыку оркестра Уильяма Нолана.
— Ты заметил, что у того, который играет на укелеле, усы разные?
К великой досаде Уолтера на венчание были приглашены все восемь отставных ухажеров Фредди, и все они приняли приглашение, надеясь в последнюю минуту отыграть любовь Фредди. Однако Уолтер, осторожный новобрачный, не дал ей шанса принять предложение другого партнера, протанцевав с ней от полудня до десяти минут шестого, когда Нолан объявил последнюю песню перед закрытием. Фредди пришлось ограничиться улыбками, которые она посылала старым приятелям через весь зал, пока Уолтер кружил и кружил ее, а она запрокидывала голову. Он надеялся, что у нее в глазах все пойдет кругом, и она ничего не сможет разглядеть, кроме него.
А потом эрцгерцог Фердинанд был убит по приговору «Черной Руки», и Австро-Венгрия объявила войну Сербии, и, поскольку Россия была союзницей Сербии, Германия присоединилась к Австро-Венгрии, Франция заключила договор с Россией, Британия объединилась с Францией, Италия, единственная из наций, проигнорировала все договоры и союзы, и Соединенные Штаты выразили недовольство действиями германских подводных лодок, угрожавших коммерческому судоходству. Первая мировая раскрутилась и засосала в свой водоворот отчаянно сопротивлявшегося Уолтера, выбросив его на европейский фронт далеко от жены.
Уолтера и других солдат его отделения погрузили на борт такого большого и длинного судна, что его днище подбрасывало одновременно на трех десятках волн. На время двухнедельного плаванья Уолтер сумел укрыться. Он забился в тайник под трапом, и там мог без помех пробиваться сквозь любопытную книгу, которую читал в то время — «Тристрам Шенди» Лоуренса Стерна.
Многое в этой книге казалось Уолтеру вполне разумным, хотя написана она была между 1760 и 1767 годами. Она точно передавала многие чувства, которые он пережил в армии на борту огромного как город судна, уносящего его к тому, в чем он без сомнения видел верную смерть. Он все время думал о Фредди, вел разговоры с отсутствующей женой, забывая о присутствующих рядом людях. Он старался заметить на судне те чудесные мелочи, которые разглядела бы она. Он старался замечать мелкие подробности, но у него не было ее искусства, и он держался более обыденных вещей. «Что ты ела на обед, милая?» — спрашивал он, воображая кушанья, которым посчастливилось коснуться горла Фредди. Он не завел друзей среди других солдат. Его Нью-йоркский акцент и что-то в наклоне его хрупких плеч делало его непопулярным среди вскормленных на говядине и кукурузе ребят, преобладавших в части.
Одиночество Уолтера было наконец нарушено, когда он разговорился с Геши — солдатом из Омахи, подумать только! Геши любил аэропланы и умел отличить «Кертисс JN-D4» — он звал их «Дженни» — от «Ленинга М-8» по звуку двигателя. Он все высматривал «Кертисс F-5L» — флотские аэропланы, умевшие садиться на воду. Уолтер нисколько не интересовался авиацией, но он позволял Геши рассказывать об аэропланах, а потом Геши день за днем терпеливо выслушивал точнейшие описания оттенка ее волос, или как беззвучно шевелились ее губы, когда она читала, и какими веснушками усыпаны ее плечи, и как, если он приносил ей цветы, она всегда анатомировала один из них, отрывая лепестки, чтобы разобраться во внутреннем строении. Эти разговоры оживили и Геши, и Уолтера. Ради них ровно на час в день Уолтер отрывался от размышлений над страницами 33 и 34 в своем издании «Тристрам Шенди», на которых скончался герой Стерна, бедный Йорик, и Стерн отметил его кончину, залив черной краской страницу 33 и — на ее обороте 34 — двумя сплошными прямоугольниками, которые, как втайне считал Уолтер, соединялись сквозь бумагу, создавая дыру во времени, надгробие в томе, столь же бесконечном, как могила, углубляющаяся в ничто и еще раз в ничто.
Уолтер упирался мутным от морской болезни взглядом в эту страницу, в уверенности, что без поддержки других солдат, его боеспособность, и без того невеликая, скоро исчерпается, и эта черная дыра, эта страница, станет его концом.
Когда судно входило в порт, Уолтер стоял у борта с горбом вещмешка за спиной. Он был одним солдатом из миллионной армии. Зеленая солдатская масса на палубе сбилась так плотно, что ряды сливались и щетинились в едином движении, как мохнатая спина гусеницы. Колени Уолтера ослабли и плохо держали. Он сутулился. Он то и дело глубоко вздыхал, и воздух каждый раз обжигал ему грудь. Колышущаяся толпа продвигалась к сходням, и ему ничего так не хотелось, как остаться здесь, на борту судна, которое возвращалось в Америку, но его увлекал напор солдат, которым по большей части смертельно наскучило плавание, и они запросто затоптали бы всякого, кто встал бы у них на пути к твердой земле.
На суше солдат разбили по разным загонам, прогоняя мимо чиновников, выкрикивавших: «Номер?», а потом: «Фамилия?» Он не был трусом, просто он был влюблен. И здесь, в человеческой массе, Уолтер сдался перед судьбой и поверил, что никогда не вернется домой к жене. Армейские порядки почти убедили Уолтера, что он уже умер и попал в ад.
