Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа
– У нас тоже очень многие так думают, – ответил я уклончиво.
– Как много?
– Да почти все, – ответил я честно.
Он довольно потер руки.
– Да, у вас я победил!..
– Но все-таки, – добавил я тихо, – не все.
– Разве у вас решает не большинство? Я ведь это ставлю своей далекой целью!
– Считайте, – сказал я, – что эта цель осуществилась. Свободы у людей столько, что захлебываются, как будто стоят по шее в дерьме. И решает все действительно большинство. Но наше большинство выбирает из готовых вариантов, так как само давно уже не мыслит.
Он спросил озабоченно:
– Готовые варианты? Но ведь они вправе выбрать то, что лучше?
– Они выбирают то, что слаще, – сказал я.
– Но… это же их право!
– Да, – сказал я, – это их право. Увы…
Он осушил одним долгим глотком кубок, налил еще. Глаза заблестели, спросил живо:
– А вам здесь не тяжко?
Я огляделся. Конечно, я чувствую полнейшее превосходство над людьми, что не знают пальмтопов и Инета, но не хочется соглашаться с дьяволом даже в мелочах. Даже не потому, что дьявол, я бы и ангелу возразил. Не люблю, когда подсказывают ответ.
– Это, – сказал я, – как на сборах… Ну, на пару месяцев отрывают от работы или службы – и в лагерь. На переобучение. Прибыло новое оружие, поменялась тактика, то да се… Сухой паек, спишь в палатке, а то и вовсе на земле, положив седло… тьфу, кулак под голову. Все усталые, голодные, без удобств. Но знаем – временно. Надо! Надо быть готовым к защите Родины и Сталина. Или Родины и демократии.
Он покачал головой.
– Временно? Ну-ну.
Я сразу ощетинился.
– Да, временно. Как только отыщу способ вернуться, меня здесь ничто не удержит! Или у вас есть способы?
– Я всегда был за свободу воли, – сказал он весело. – Это мой краеугольный камень. Кстати, это едва ли не единственное, в чем мы сходимся с Той Стороной. У вас полнейшая свобода. Везде и во всем.
– Да? – спросил я. – Кстати, как ваше пари с Той Стороной?
Он засмеялся.
– Успешно. Вы будете весьма удивлены… вернувшись в Зорр.
Я насторожился.
– А что с ним?
– Сейчас?
– Да и сейчас тоже!
– Сейчас к Зорру уже стягиваются огромные стаи летучих мышей.
Холодок прополз по моей спине. Этот гад замыслил какую-то очень большую подлянку. Но как бы я ни был умен и все такое, мне не тягаться с этим гением интриг. Ничего нет позорного в этом признании, ведь уступлю же я на ринге Майклу Тайсону, на сцене – Бритни, а за рулем – Шумахеру?
Я только и нашелся, что сказать неуклюже:
– Не рано ли?
Он поднялся, развел руками.
– Вы сами все увидите. И признаете, что я прав. Наша чаша весов перевешивает очень сильно, это заметно… Ну а сейчас, прошу меня извинить, у меня неотложные дела…
В дверь харчевни громко постучали. Все повернули голову в ту сторону, я тоже невольно бросил взгляд туда, только один взгляд, но когда хотел посмотреть на моего гостя, на стуле было пусто.
Глава 20
Комнату нам отвели небольшую, но в самом деле уже чистую, вымытую с душистыми травами, выскобленную, и явно женская рука расставила по углам и на подоконнике медные узкогорлые кувшины. Постоялый двор рассчитан на путешествующих мужчин: комнаты маленькие, но в каждой по два узких ложа. Вернее, одно можно назвать ложем, второе просто лавка, да и первое, если честно, тоже широкая лавка, разве что прикрыта матрасом с сеном.
Я лег на ту, что поуже, Гендельсон покривился, покорчил рожу, лег, долго устраивался, сопел, ругался, с его достоинством и в таком свинарнике, он-де в королевских покоях не раз ночевал, а его спальне могут императоры завидовать… Он загасил светильник, но и в полной тьме еще долго бурчал и негодовал.
В черепе роились, сталкиваясь, как черепахи панцирями, неуклюжие мысли. Чем больше ломаю голову над этой борьбой Света и Тьмы, Добра и Зла, как мы это называем, или же, если точнее, – Бога и Сатаны, тем больше они кажутся мне подобны таким парам, как Христос и Павел, Томас Мор и Сталин… Действительно, Христос выдвинул прекрасные идеи, а Павел на их основе создал христианство и саму церковь, Томас Мор размечтался о светлом мире коммунизма, а Сталин создал могучий СССР… Точно так же Бог создал мир, но все, что видим из продуктов цивилизации, – это усилия Самаэля, он же Сатан, Сатана и все прочие имена, что позже то ли он сам взял, как мы берем ники, то ли ему прицепили.
Да, изгнанным из рая пришлось самим добывать себе пищу. Для этого сперва освоили сбор съедобных корешков, потом – охоту, затем земледелие и, наконец, – современное землепашество. Попутно научились добывать металлы, создали науку и технику, запустили в космос спутники, протянули нити Интернета. На этом фоне деятельность Бога совсем не видна, ее можно иногда заметить разве что в искусстве, да и то совсем уж мелкие крапинки. Вообще же работа Бога над обтесыванием наших душ совершенно не видна… простому человеку.
Да, ощущение такое, что Бог, подобно Томасу Мору, уже не вмешивается в однажды созданный им мир. Сатана и его слуги активны, как коммивояжеры, как реклама тампаксов с крылышками, а Бог загадочно молчит…
Я рассеянно поскреб ногтями потную грудь, помыться бы, пощупал левую сторону груди. Вообще-то Бог вдохнул в нас душу, а это обязывает нас самим противиться козням Сатаны. После того остроумного, просто гениального хода, я говорю о вдыхании души в человека, тяжесть борьбы перекладывается на наши плечи. Вот здесь, в сердце, душа. Правда, иногда убегает в пятки, из-за чего Ахиллес и погиб, так что душа может находиться, как понятно, везде, только не может покинуть телесную оболочку… Кто-то сказал, что человек – это душа, обремененная трупом. Увы, не трупом. А если трупом, то этот труп имеет право голоса намного большее, чем сама душа… Нет, я, конечно, не собираюсь отдавать право решающего голоса своей душе, мало ли что от меня потребует, но все же побурчать можно? Побурчать, покритиковать недостаток в нашем обществе духовности, культуры, одухотворенности. Посетовать на засилье мещанства, низкопробности сериалов, тупейших конкурсов, футбола… а в это время, лежа на диване, жрать пиво с солеными орешками, держать за вымя раскованную соседку из квартиры напротив и смотреть телевизор…
Гендельсон все ворчал, ложе жестковато, что за постоялый двор, так у них благородное сословие останавливаться перестанет…
Я слушал, слушал, наконец сказал ровным нехорошим голосом:
– Не понимаю…
Из темноты тут же пришло:
– Чего, сэр Ричард?
– Какого чер… простите, с какой стати вы поперлись в это… не ваше дело?
Он поперхнулся, я чувствовал, как он, сбитый с прямой линии, торопливо ищет новый тон, но, похоже, не отыскал, пробормотал:
