Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф
Наконец тьма отступила полностью, я видел всех резко и отчетливо, только цвета мое ночное зрение не воспринимает, а так могу рассмотреть каждую черточку на их лицах. Думаю, тролль так же отчетливо видит меня, а эти пробираются больше по памяти, им эти грязные закоулки должны быть знакомы с детства.
Показались ворота усадьбы Амелии, сердце мое начало стучать чаще, нагнетая кровь, вздувая мышцы для скоростной схватки.
Дагерщик забежал вперед, открывая ворота. Делал всё на ощупь, но быстро и бесшумно. Тролль и мордастый подвели вплотную и остановились, я проговорил угрюмо:
— Зря вы это делаете...
— Помолчи, — ответил дагерщик не оборачиваясь.
— Я могу заплатить больше...
— Заткнись.
— Я заплачу золотом, — продолжал я негромко, — что вы теряете? Скажите сколько, я всё отдам...
— Не всё меряется золотом, — ответил дагерщик. И добавил, снижая высокопарность сказанного: — Нам и свои головы дороги. Сказали брать тебя, даже сказали как, вот и всё...
Глава 6
Он начал распахивать створки, я рывком освободился, нырнул к земле, где заметил крупный булыжник. Дагерщик и мордастый слепо шарили в воздухе, только тролль сразу же повернулся ко мне. Я швырнул булыжник ему в лицо, а неповоротливая скотина даже не попыталась дернуть головой. С треском лопнули тонкие кости переносицы, хлынула кровь.
Дагерщик первым выдернул нож, глаза слепо уставились в темноту, наконец отпрыгнул и замахал им во все стороны. Я ударил его в пах, дагерщик оцепенел от боли и застыл. Я легко выдернул нож, один взмах, скотина забулькала перерезанным горлом.
Сзади раздался глухой рев, я упал и откатился в сторону, избегнув удара чудовищного кулака. Тролль грузно затопал следом, я торопливо вскочил. Не раздумывая, он замахнулся, я блокировал удар левой, а правой вонзил нож ему в глазницу.
Он умер, на морде застыло тупое удивление: не было человека, который бы сумел вот так выдержать его удар. И хотя моя рука едва не переломилась, там сейчас должен быть чудовищный кровоподтек, что перерастет в гематому... Я перевел взгляд на третьего, он тоже размахивал ножом и вскрикивал:
— Где он?.. Тодес, ты где?.. Что случилось?
— Бросай нож, — велел я, — останешься жить.
Он тут же развернулся и ринулся бежать. Я метнулся следом, но он хоть и в кромешной тьме, но бежит быстро и уверенно, словно всё видит.
Я предостерегающе крикнул в спину:
— Левее!
Он поспешно дернулся левее и врезался в дерево. Я догнал, прыгнул и повалил на землю.
— Какой хороший электорат, — прошипел я ему, сдавив горло. — С такими даже не надо тратиться на избирательную кампанию...
Он хрипел, пытался барахтаться, но я давил всё сильнее.
— От... пус... ти...
— Щас, — пообещал я, — еще и денег дам. Кто послал, говори?
— Не ска...жу... Тебя убьют...
— А вы меня привели анекдоты слушать?.. Говори! Не то ломаю выю...
Он хрипел, дергался, затем вдруг тело ослабело, обмяк, перестал хрипеть и дрыгаться. Я ослабил хватку, не так уж и сильно давил, так что это не я его, не я.
Руки и ноги всё еще дрожат, по телу проходит нервная дрожь. И хотя я с самого начала надеялся, что моя способность видеть в темноте вытащит из переделки, если сумею ею воспользоваться правильно, но всё равно жутко.
Особенно страшит, что этот гад умер. Это значит, что перед отправкой на такое задание над ними поработал еще и колдун. И наложил заклятие, что должны умереть, если у них начнут выпытывать о хозяевах.
А с колдунами лучше бы дел не иметь.
Я переступил через труп, голова трещит, все чувства на пределе, но в кустах наконец-то начали проступать багровые пятна. Одни скрученные, будто в утробе, другие растянулись во весь рост. Человеческие фигурки угадываются сразу, а по тому, как держат руки, можно догадаться, что в них арбалеты.
В лишенном красок сером мире эти багровые пятна бьют по нервам, как электрический ток. Тепловое зрение замечает даже прошмыгнувшую мышь: пурпурный шарик размером с грецкий орех юркнул в норку и некоторое время шел параллельно поверхности, постепенно теряя накал: температура мыши выше людской. С другой стороны, термозрение всего лишь дополнение к обычному: крокодила, динозавра и даже дракона в тепловом не увидать...
Присмотревшись, я различил даже слабые багровые пятна по ту сторону забора. Затаились, сволочи, ждут. Так что в особнячок возвращаться, понятно, глупо и самоубийственно. Охота всерьез. Эти с мечами и арбалетами не так уж и страшны, их могу, могу, но если додумались пробраться во двор и со взведенными арбалетами в руках устроиться на крышах конюшни, кузницы или сарая, это уже серьезнее. Да и колдунов Бриклайт наверняка задействовал всех. Конечно, самых сильных послал за мной вдогонку, но Бриклайт никогда не бросит все силы в одну сторону, не такой человек...
Остаток ночи я, не снимая личины исчезника, провел в городе, стараясь не заходить в центр и, конечно же, не приближался ни к дому Бриклайта, ни к зданию городской ратуши.
В порту и на окраинах вряд ли трудятся умелые маги, хотя по логике именно здесь и должны меня искать. С другой стороны — рискованно оставить без охраны, в том числе и магической, дом Бриклайта и центр города.
Наконец-то я ощутил в полной мере, до чего же велика мощь Бриклайта. Городская стража оставила патрулировать центр города, теперь стережет все ходы и выходы из города. Кольцо вокруг меня замкнулось, это значит, что Бриклайт всё же всерьез принял мою угрозу. Город выглядит притихшим, но это лишь значит, что заканчивается выполнение первой задачи: огородить меня флажками, не дать выскользнуть из оцепления.
Скоро возьмутся, если уже не взялись, за второе: найти и обезвредить. Будут искать с колдунами и ловчими, а здесь я бессилен: не поможет ни исчезничество, ни владение мечами.
Вот именно теперь мне объявлена настоящая война. Бриклайт пошел на крайние меры: моя голова оценена, а это значит, что в городе, перешедшем от законов, обусловленных моралью, к товарно-рыночным, меня может не просто выдать каждая собака, но и попытаться убить в расчете на большое вознаграждение.
Дождавшись рассвета, я, пугаясь собственной тени, проскользнул к церкви. Отец Шкред, конечно же, молится, распростершись на холодном полу, а две каменные фигуры смотрят на него из ниш с немым укором. Один святой держит в опущенной руке крест так, словно это кинжал, которым вот-вот нанесет удар снизу вверх. Скульптор гениально передал воинственный дух создателей церкви.
Я приблизился на цыпочках, в голове дурацкие мысли вроде той, что, если вдруг гавкнуть у него над ухом, пустит ли под себя лужу?
Священник закряхтел, повернулся, лицо измученное ночными бдениями.
