Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф
Священник закряхтел, повернулся, лицо измученное ночными бдениями.
— Сын мой, что ты творишь? Тебя ищут по всему городу!
Я застыл на миг, промямлил в отупелости:
— Отче... вы меня ни с кем не перепутали?
Он суетливо оглянулся, понизил голос до шепота.
— Сэр Ричард, вас трудно с кем-то перепутать!
— Хм, — сказал я озадаченно, — дык я ж вроде замаскировался. Или не помогает?
Он сказал быстро:
— От кого-то помогает, но другие видят вас в этой личине так же просто, как если бы ее не было. Ваше счастье, если таких не попалось по дороге!
— Мое, — согласился я. Плечи сами по себе передернулись, вдруг подумал, что если кто всё-таки попался, всё понял и не бросился на меня с криком, а побежал с новостью к Бриклайту, рассчитывая на щедрое вознаграждение. — Отче, тогда мне нужно отсюда линять... Я не думал, что таких много. Полагал, только собаки да змеи...
Он отмахнулся:
— А также все колдуны, коих здесь множество. Ваше счастье, что вы шли прямо ко мне, а церковь от ворот недалеко. Наверное, потому и зашли? Ведь вы не такой уж и верующий!
— Для этого города в самый раз. Тут все неверующие.
— Не злорадствуйте. Но неверующего в церкви искать не будут. А и заглянет кто, быстро увидит, что спрятаться здесь некуда.
Я спросил с интересом:
— А где же я спрячусь?
Легкая улыбка на краткий миг осветила вечно скорбящее лицо.
— Эту церковь, как я говорил, строили первые поселенцы. А тогда то и дело приходилось отбиваться от разбойных банд, от конных варваров. Мужчины отбивались, а женщины прятались в церкви. Стены, как видите, крепкие, можно отсидеться... Но на всякий случай наши предки были предусмотрительные, здесь еще есть и подвалы, куда прятали детей... — Я спросил с недоверием:
— И что, только вы знаете?
Он с печальной улыбкой кивнул:
— Варваров оттеснили еще два века тому, а за это время город разросся так, что разбойничьи шайки боятся показаться поблизости... как говорят, чтоб их самих не ограбили, такие у нас купцы. Последние горожане, что знали про подпол, вымерли два века тому, с тех пор подполом никогда не пользовались.
Я спросил всё еще с недоверием:
— Но как же... колдуны? Как я слышал, они многое узнать в состоянии...
Он смотрел на меня с иронией:
— Уверены?
— Не раз убеждался, — ответил я с горечью. Он покачал головой:
— Как же велика у вас, мирских людей, вера в чертовщину и как мало веры в святость церкви!
Я насторожился.
— Церковь... защищает?
— Больше, — ответил он просто, — чем от варваров или разбойников. Варвары могут ворваться, выбив ворота, но любая магия умирает задолго до того, как переступит порог. Сам дьявол сюда не сможет войти, а вы про каких-то колдунов или магов!
— Это хорошо, — пробормотал я. — Это хорошо, если так. Если можно, покажите мне это подполье сразу же. Я не трусливый, я предусмотрительный. Рыцарей учат умирать красиво, но я из тех рыцарей, которые предпочитают, чтобы враг умер... красиво или нет — его дело.
Послышался шум, топот, громкие крики. В распахнутых воротах показались люди с мечами наголо. На фоне яркого дня они выглядели угольно-черными силуэтами, но я узнал городскую стражу. Отец Шкред прошептал в страхе:
— Поздно...
Я подпрыгнул и попытался удержаться в нише, уже занятой святым, у которого крест в опущенной руке, и держит его так, словно встречает врага направленным в его сторону острием меча.
В задницу чувствительно уперся каменный крест. Святой маленький и сухонький, ниша для него великовата, но я как раз не сухонький и не маленький, вот-вот выпаду, а тут еще этот крест давит в задницу так, что прорвет штаны...
Первым вбежал капитан Кренкель, воинственный и жадно шарящий глазами по сторонам. За ним ворвалось с десяток сопящих стражей, все одеты и вооружены лучше некуда, быстро рассыпались по церкви, двое профессионально умело заглянули в исповедальню: прикрывая друг друга и готовые отпрыгнуть в любой момент. Кренкель, мигая от сумрака, прокричал рассерженно:
— Где он?
Я сжал пальцы на рукояти молота. Воины, громко топая, рассыпались по церкви, сталкивались, бренча доспехами, орали и ругались. Отец Шкред воздел руки к своду, я начал отводить руку для броска, хорошо бы поймать момент, когда на одной линии двое-трое... даже не уловить, а предвосхитить...
Кренкель повернулся ко мне лицом. Какое-то мгновение казалось, что видит меня отчетливо, взгляд пробежал от ног вверх до головы, на секунду мы встретились глазами, затем его взгляд скользнул в сторону: на молот в моей занесенной руке, на каменного святого, которого я почти закрыл собой. Я с облегчением перевел дух, когда он отвернулся и сказал отрывисто:
— Ну?.. Невилль, всё проверено?
— Всё, — прокричал один из воинов. — Здесь мышь не спрячется!
— Уходим, — скомандовал Кренкель. — Обыскать окрестные дома! Все до единого!
Воины гурьбой бросились к выходу, а тот, которого Кренкель назвал Невиллем, торопливо подбежал, отдал салют:
— Капитан, велите перекрыть выходы из квартала? — Кренкель на миг задумался, взгляд метнулся в мою сторону, Невилль застыл в ожидании приказа, Кренкель бросил отрывисто:
— Бесполезно. Если хотел улизнуть, уже улизнул. А если затаился в чьем-то доме, то нам нужны все люди, чтобы перерыть всё.
Невилль откозырял и выскочил за своими, Кренкель вышел последним. На шее поблескивает цепочка, а на груди, если я не ошибаюсь, у него там какой-то хитрый амулет.
Отец Шкред торопливо закрыл за ними двери, лицо белое, как чисто выстиранная простыня, суетливо перекрестился.
— Господь укрыл нас!
— Да, — согласился я, — вот уж не ожидал... Обычно Господь предпочитает, чтобы выпутывались сами.
Он снова перекрестился:
— Господь всегда помогает, не богохульствуй.
— Надеюсь, — сказал я. — Надеюсь, поможет и в городе.
Он покачал головой:
— Зачем вам в город?
— Есть задумка, — ответил я загадочно.
Он снова покачал головой, в глазах кроткая печаль, словно уже видит меня в котле с кипящей смолой, а множество чертей подкладывают поленья в костер, дабы варево не остывало.
— Не судите, — произнес он, — и не судимы будете. Только Господь дает жизнь, и только Он вправе ее отнимать.
— Неисповедимы пути Господни, — отпарировал я. Он посмотрел вопросительно:
— И что?
— Он не станет пачкать руки, — объяснил я, — а вот меня может облечь своим доверием.
— Богохульствуете, сын мой! Хуже того, твоими устами глаголет гордыня.
Я перекрестился, стараясь вспомнить, справа налево или слева направо, спросил:
— Разве не всё в руке Божьей?
— Всё...
— Вот и это было запланировано Господом, — ответил я хладнокровно. — Город, а вместе с ним и божий мир, избавились от пары или чуть больше гнусных гадин. На том, кто их убрал, греха нет. Я достаточно совестливый человек, святой отец... в смысле, в меру совестливый, но не иисусик, так вот я не всякое убийство считаю убийством. После иных мир становится ох как чище!
