Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович

Акинфий Никитич вспомнил в «стае» часовню, обложенную хворостом.

— Вломишься к Павольге — будет «гарь»! — угрюмо предупредил он.

Гриша и Егоров одинаково перекрестились.

— Невьянск твой, — презрительно бросил Татищев, — и вина твоя.

Капитан ударил очень точно и больно. У Акинфия Никитича даже пальцы скрючило — так его потянуло задушить остервеневшего Татищева.

— Раскольщики — люди вольные, — утробно произнёс Акинфий Никитич; он ещё надеялся образумить командира. — Я просил тебя записать их в мои крепостные — ты не дозволил. За что тогда им огненная мука?

Татищев сморщился, не опускаясь до объяснений. Он был боярином древнего рода и не мог смириться, что холопы меняют хозяев. Истинный хозяин — только тот, от кого мужик сбежал, а не тот, у кого мужику хорошо.

— Окстись, господин капитан! — не выдержал Егоров. — Ежели «стаю» в Невьянске разоришь, так не будет у нас убежища для раскольщиков! Беглые с Руси не к нам, а в Сибирь потекут! Откуда работников брать?

Татищева словно скорчило изнутри. Демидов, бывший молотобоец, развёл у себя вольницу для смердов — перечат начальству!..

— Не твоего ума дело! — рявкнул Василий Никитич. — Пшёл отсюда!

Егоров вопрошающе посмотрел на Акинфия Никитича.

— Уйдите, — тихо сказал Акинфий Никитич Егорову и Грише.

Егоров и Гриша всё поняли: из горного командира попёр его родовой норов. Тихо поклонившись, они направились к воротам фабрики. Акинфий Никитич проводил их взглядом. А возле Татищева из тьмы вдруг странным образом появился Чумпин и дружески взял Татищева за рукав камзола.

— Деньги дай, — неожиданно попросил он.

Татищев, сбитый с толку, выдернул рукав из пальцев вогула. Он знал Чумпина — минувшим летом тот водил его к железным скалам на Благодати и получил за это два рубля с мелочью. Но что вогул делает у Демидова?

— Какого пса ты здесь околачиваешься, Стёпка?

— За Шуртана деньги надо. Акин-па мне дал, ты мне совсем мало дал.

Чумпин ещё не получил полное вознаграждение, которое полагалось ему от горной власти за выдачу Благодати.

Сузив глаза, Татищев уставился на Демидова.

— И ты вогулу платил, Никитин?

— Он много, ты мало, — охотно подтвердил Чумпин.

Татищев отодвинул его рукой в сторону и понимающе осклабился:

— Так вот в чём причина твоей вражды, Никитин! Ты раньше меня про Благодать узнал и для себя её приберегал? А племянник тебе карты спутал?..

Акинфий Никитич кипел на пределе, но всё-таки молчал.

— Вот почему ты сам на Благодать не лезешь и Василья своего прочь гонишь! — Татищев сорвал треуголку и махнул ею, словно отдавал пушке команду стрелять. — Обиделся, что мы тебя, горного царя, сумели обойти? Ох, гордыня бесовская, демидовская!..

Татищев нахлобучил шляпу. Он торжествовал.

Его торжество как ножом полоснуло по сердцу Акинфия Никитича. Не надо было ничего говорить, но искушение вернуть Татищеву удар было так необоримо, что Акинфий Никитич, выпучив глаза, всё равно выдрал из души:

— Дурак ты, капитан! Не знаешь ты, что Благодать никому не достанется — ни мне, ни тебе! Без нас охотники сыскались! Неча и деньгами сорить!

Татищев поджался, как в драке, глядя на рослого Демидова снизу вверх. Не трудно было сообразить, кто те охотники, о которых проорал Демидов.

— Ты, капитан, за державу жилы рвёшь, а она твои труды ворам подарит! И я на их карман работать не хочу, а ты служи, как собачка учёная!

Для Татищева эта правда была обжигающим оскорблением. Однако долг платежом красен: капитан отнимал у Акинфия Никитича работников — и в отместку Акинфий Никитич отнимал у капитана веру в дело.

Чумпин понял, что ему лучше исчезнуть, и растворился во мраке. Татищев отступил на шаг, оглядывая Демидова с головы до ног.

— Ох и жесток ты, Никитин, — негромко сказал он.

— Не я в казне лапы грею! — отрезал Акинфий Никитич.

В душе Акинфия Демидова плескалась злоба, словно жидкий чугун, а плечи и руки налились тяжестью. Татищев спесив, но у него нет земли под ногами. А у заводчика Демидова есть эта земля. И его не свалить ни Татищеву, ни Бирону, ни демону горы Благодать. Он сам их всех свалит. Аминь.

Глава пятнадцатая

«Огненная купель»

Никакого страха Акинфий Никитич не испытывал, только злость. Что сделает ему демон? Убьёт? Да с какого рожна? Хотел бы убить — убил бы в первую встречу. А грешной душе Демидова и без демона гореть в аду… Нет, демон не за душой явился. Ему что-то нужно от Акинфия Никитича! Нужно как всем: как Бирону с Татищевым, как раскольникам, как подлой родове… Ничем этот демон не отличается от смертных людей с их корыстью!

Плечи шаркали по стенам подземного хода. Проскрежетал ключ в замке. Лязгнул крюк. Заскрипела дверь. Всё как в прошлый раз: призрачный огонь в горне, тень на вогнутом своде и плеск подземной речки в кирпичном жёлобе.

— Вылезай, тварь! — потребовал Акинфий Никитич.

Ему плевать было, кем сейчас обернётся демон: батюшкой, Васькой или рогатой саламандрой. Но демон сумел удивить. Огонь в горниле взвился, на весь подвал широко и властно полыхнуло багрянцем, и возле стены Акинфий Никитич увидел самого себя. Себя — при полном параде: в треуголке с перьями, в кудрявом парике, в расшитом парчовом камзоле с пышным жабо, кружевными манжетами и пуговицами в три ряда, с дворянской шпагой, эфес которой усыпан драгоценными камнями, в кургузых панталонах, в чулках и в туфлях на красных каблуках. Не заводчик, а придворный хлыщ и стервец.

— Почто звал? — надменно осведомился демон.

Акинфий Никитич засопел от ярости. Демон украл его облик.

— Ты зачем домну угробил, гадюка дьявольская?

Демон не просто засадил в домну «козла». Демон остановил весь завод, потому как без домны завод мёртвый. Но вместе с Невьянском демон выбил и Шуралу с Быньгами, которые работали на невьянском чугуне. Одним ударом — сразу тройной ущерб! А ко всему в придачу демон ещё и казённого надзирателя сжёг — поссорил с Татищевым насмерть! Вот ведь враг!

— Я отомстил! — свысока пояснил демон. — Ты Ваську у меня отнял.

— На кой ляд тебе этот юнец? Других душ не хватает?

Призрачный Акинфий заложил руки за спину и гордо выпятил грудь.

— Другие души — добыча на охоте. Это скучно, братец. Это легко. А я хочу почитания. Когда почитают — дают жертву. Что-то своё дают, не чужое. Ты дал мне Ваську — и вдруг отнял. Пожадничал. Так нельзя. Я тебя наказал.

Тяжело дыша, Акинфий Никитич смотрел на призрачного двойника. Неужели он такой? Разве он требовал от кого-то жертвы для себя? Да ему не нужно никаких жертв! У него есть деньги и свобода, есть заводы и любимая женщина, так чего ещё ему желать? Демон снова обманывал его обликом.

— Ты — не я! — сказал Акинфий Никитич. — И не батюшка мой! Кто ты?

Призрачный двойник задумчиво прошёлся вдоль стены каземата.

— Я — Шуртан, — наконец произнёс он.

— Шуртаном вогулы гору Благодать называют!

— Это моя гора была, — согласился демон. — Я на ней в серебряном идоле жил. Твои люди унесли идола, а Цепень, дурак, выпустил меня!

— Ты — саламандра? — изумился Акинфий Никитич.

— Я — Шуртан! — сердито ответил демон. — Оглох, что ли? Я — дух огня! Вон мой родовой пламень! — Демон кивнул на плавильный горн.

Пламень в горне взлетел и упал, словно показал себя.

— Так убирайся назад на Благодать! — прорычал Акинфий Никитич.

Демон презрительно дёрнул плечом — так делал его живой двойник.

— Я там, где мой родовой пламень. Далеко от него мне не уйти. Да и зачем? Мне хорошо у тебя. Людей много, добычи в избытке.

— Я тебя изведу, нежить! — пообещал Акинфий Никитич.

Призрачный Демидов расхохотался:

— Как? Подвал замуруешь? Так я через огонь хожу, мне стены нипочём.

— Попа найду, который бесов изгоняет.

— Твои молитвенники и Ваську-то в ум вернуть не могут: обшептали его со всех сторон, а шиш. Не справиться попам со мной.