Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович

— Родовой пламень твой погашу!

— Попробуй, попробуй, — осклабился демон. — У моего пламени, погляди, нет ни дров, ни головней. Он просто так на лещади горит. Вылей ведро воды — стечёт, и всё. Но даже если каким чудом и погасишь, я лишь в кирпичи уйду. Вместо болванчика из серебра вся твоя башня моим идолом станет! И будет оным, пока снова мой родовой пламень не зажгут!

Ухмыляясь, демон снял с головы треуголку и победно хлопнул ею об колено — подражал Татищеву:

— Я не уйду. Отныне ты со мной жить будешь и жертвы мне давать!

Акинфий Никитич смотрел на себя самого — призрачного и вдруг понял, что никакой беды с ним не приключилось. Демон жаждал жертв — ну и что? Все чего-то жаждали получить от Акинфия Демидова. Бирон — денег жаждал, Татищев — покорности, Васька — помощи. Через это ими всеми и сподручно было управлять. Все они были как машины. И демон ничем не страшнее.

— Я задарма не кормлю, — сказал Акинфий Никитич.

— Я — дух огня, — приосанился призрак. — Говори, чего просишь.

— А что ты можешь?

— Что может огонь? Жечь может. Кого тебе сжечь надо?

Акинфий Никитич даже стиснул кулаки. Свирепый, но глупый демон не сообразил, что сам лезет в ловушку. Акинфия Никитича охватило волнение — предчувствие небывалой удачи.

— Сумеешь в домне расплавить «козла», которого ты же и посадил?

Акинфий Никитич ждал ответа с замиранием сердца.

Призрак надел треуголку. Вид у него был снисходительный.

— Сумею, — сказал он. — Но сначала — жертву.

Про награду Шуртану Акинфий Никитич сейчас не думал. Важно было узнать, на что ещё способен его враг. А может, и не враг.

— Значит, ты и руду расплавишь? Уголь и воздух тебе не нужны?

— Не нужны, — горделиво подтвердил демон.

Акинфий Никитич отвернулся, чтобы Шуртан не увидел в его глазах торжества, и подошёл к горну. Пламень чутко качнулся на лещади. Пускай Шуртан властвует над огнём — он, Акинфий Демидов, всё равно умнее и сильнее подземной нежити. И он подчинит себе дьявольское отродье.

— А давай-ка, тварь, заключим уговор, — предложил Акинфий Никитич.

— Какой? — купился Шуртан.

— Ты будешь у меня в домне чугун плавить, а я буду тебе жертвы давать.

Главные слова прозвучали. Акинфий Никитич не смотрел на Шуртана, но по каземату бегали багровые отсветы, словно демон метался, размышляя.

— Ты обманешь! — наконец ответил Шуртан. — Мишка Цепень тоже мне жертву обещал в обмен на побег, а ничего не дал!

— Цепень и не владел ничем. Он нищеброд. А я здесь всем владею.

За спиной Акинфия Никитича беззвучно полыхало.

— Ты же бог, — добавил Акинфий Никитич. — Ты должен в идоле жить и принимать почитание. Домна твоим идолом будет. А я тебе души подносить буду. Уговоримся, сколько ты хочешь. У меня есть. И мне чугун нужен.

Акинфий Никитич повернулся к Шуртану.

Шуртан — призрачный Демидов — задумчиво скрестил руки на груди.

— Ты — владыка огня, я — владыка железа, — убеждал Акинфий Никитич. — Нам с тобой корыстно в союзе быть. И нашей воле предела нет. Не робей!

Демон вперился в Акинфия Никитича — глаза в глаза. Акинфий Никитич почувствовал, что его насквозь как бы продуло сразу и холодом, и жаром. Он и сам боялся, трепетал, но это он искушал дьявола, а не наоборот.

— Я согласен! — заявил демон. — Я хочу!

У Акинфия Никитича словно оковы с души упали. Он ещё не уразумел до конца, какую удачу взял в плен, но стены каземата будто истаяли, и во все стороны будто распростёрлось неведомое подземное царство. Его царство. Здесь таились, мерцая, металлы и минералы, здесь во мраке настилались друг на друга каменные пласты, здесь от начала мира копилась спящая мощь природы, необоримая ярость созидания. Это было и страшно, и прекрасно.

— Переходи отсюда в домну, — хрипло сказал Шуртану Акинфий Никитич. — Переходи прямо сейчас. Чего тянуть?

Но демон сообразил, что нельзя соглашаться сразу на всё.

— Нет! — отказался он. — Сначала жертву! Мишку Цепня хочу!

— Я не знаю, где он, — возразил Акинфий Никитич. — Сам его ищу.

— Он в «стае» на Кокуе! — сразу выдал демон. — Я его через печь видел!

— На Кокуе?.. — повторил Акинфий Никитич и задумался.

В «стае» матушки Павольги укрывалась Лепестинья… Наверно, она не одна пришла в невьянскую «стаю» с Ялупанова острова, а привела за собой всех своих сподвижников, и Цепня тоже притащила… Ну, сами виноваты.

— Добуду Цепня, — пообещал Акинфий Никитич.

Но призрак замялся. Его что-то смущало.

— Я жертву принимаю с полночи до трёх часов, — сказал он.

— Экая канцелярия у тебя! — хмыкнул Акинфий Никитич.

— Мне воля дана от последнего перезвона курантов до первого. Только в это время могу из башни уходить и жечь, кого найду. И родовой пламень в твою домну тоже только в это время перенести можно.

Акинфий Никитич вспомнил: когда он вчера выволакивал обезумевшего Ваську из подвала, демон бесновался в горне и вопил: «Оставь до курантов!» Вот, получается, в чём дело было… Шуртан не всесилен и не вездесущ. И он тоже прикован — прикован к подземелью башни и бою курантов.

Акинфий Никитич протянул руки прямо в горн — к волшебному огню. И огонь принялся лизать его ладони языками, словно тёплый ветерок.

— А в доменной печи ты тоже лишь три часа плавить сможешь?

— Новый идол — новый закон, — ответил демон. — Домна станет новым идолом. Кто мой родовой пламень переносит в идола или возжигает заново, тот и закон даёт. По твоему слову буду пылать. Но в обмен жертву хочу.

Акинфия Никитича вдруг пробрал озноб. Он понял: неправда, что человек заключает сделку с дьяволом и платит душой. Нет, не так. Дьявол получит своё и без сделки. А вот демоны всегда ищут себе хозяев. И он, Акинфий Демидов, для демона куда лучший хозяин, чем беглый Цепень.

— И давно ты учуял про меня? — спросил Акинфий Никитич.

— Да сразу! — широко улыбнулся призрачный двойник. — Едва ты Стёпке Чумпину заплатил за тайну, так мне всё и просияло.

Акинфий Никитич вынул руки из горна и зачем-то вытер их о камзол.

— Цепня-то я всё равно убью, но не обессудь, если в твой срок не угадаю, — спокойно предупредил он. — Да тебе-то какое дело до Цепня?.. Ты давай готовься. Нынче в полночь я тебе жертву дам. Большую. А завтра в полночь приходи на завод «козла» растопить. Угодишь мне — тогда перенесём твой пламень в домну. Поначалу — в старую. Но у меня и новая домна ждёт огня.

* * * * *

Екатеринбургское горное ведомство, которым командовал Татищев, было ничуть не беднее Акинфия Демидова, но Татищев с какой-то въедливой настырностью предпочитал пользоваться хозяйством и припасами Акинфия Никитича. К вечеру на Господском дворе столпился казённый обоз: лошади — демидовские, сани — демидовские, возчики — тоже демидовские. Татищев уезжал из Невьянска на Благодать и забирал с собой всё, что урвал.

Офицеры озабоченно ходили возле саней, проверяя груз по реестрам; возчики поправляли конские сбруи; из раскрытых окон подвала вытаскивали на верёвках последние мешки; злой от разорения Степан Егоров записывал убытки в журнал и ругался на нерасторопную дворню.

Работные, которых уводил Татищев, топтались в стороне вперемешку с солдатами, невесело пересмеивались, прощались с бабами и ребятишками — казённое начальство никого не отпустит по домам, пока не построит два новых завода, Кушвинский и Туринский, а это, даст бог, случится только осенью, на Покров день. Где-то выпивали на посошок, бренчала балалайка и доносилось забубенное пение Кирши Данилова:

— А не мил мне Семён, не купил мне серёг,

А мил мне Иван, купил сарафан!

Шанцы да шпенцы, бекбеке, бекушенцы!

Хелмы да велмы, куварзы, визан!

Уже смеркалось, мела позёмка, и крутые крыши демидовских теремов дымились снеговыми тучами, а в маленьких стеклянных окошках зажигался тёплый свет. Наклонная башня терялась где-то в хмурой круговерти.