Царь девяти драконов (СИ) - Марков Павел Сергеевич

Фу продолжал идти по улице. Телеги, запряженные быками и ослами, груженные всевозможной утварью, почтительно объезжали гуна, рискуя при этом задавить других менее знатных господ. То и дело доносились гневные и испуганные крики, сдержанная ругань. Тихо охали юные девы и почтенные супруги. Но военачальник продолжал идти, благо путь его уже близился к концу. Впереди показалась площадь перед восточными воротами.

Танцзин был на месте. Сцепив руки за спиной, он с горделивым видом осматривал окрестности. На губах играла легкая усмешка. Однако при виде того, кто сюда идет, она мигом слетела. Испарилась, как вода из кипящего котла. Плечи резко ссутулились, а взгляд забегал из стороны в сторону.

Танцзин низко поклонился.

— П-п-приветствую п-п-почтенного гуна Фу!

Двое стражей воротника последовали его примеру.

Военачальник остановился в двух шагах от них и окинул холодным взглядом. Раздражение постепенно улетучивалось после прогулки, хоть и не прошло совсем.

«Пора возвращаться к работе».

— Надо проверить укрепления, — сухо молвил Фу, — как снаружи, так и изнутри. Стены и колья вдоль ворот.

— С-слушаюсь, б-бо, — быстро кивнул Танцзин.

— И усилить стражу на укреплениях. Везде.

Воротник напрягся.

«Что такое? Н-на н-нас х-хочет к-кто-то н-напасть?».

Однако вслух спросить не решился.

— Б-будет и-исполненно, п-почтенный гун.

Фу кивнул, но воротник этого не видел. Он продолжал стоять, склонив голову.

— Вы нашли оборванца? — вдруг вспомнил военачальник.

Танцзин едва сдержал ликование и торжествующую улыбку:

— О, д-да, п-почтенный гун! Я нашел его!

Воротник не преминул сделать ударение именно на слове «я», но на Фу это не произвело никакого впечатления.

— Где он?

— Я п-приказал п-посадить его в-в яму, б-бо, — затараторил Танцзин, — п-пригрозил, ч-что е-ему к-клеймо к-краской на-на-нанесут и н-нос о-отрежут.

— Казнить, — тут же ответил Фу, — он посмел взойти на стену в священный момент возвращения войска из похода.

— Т-только его, бо? Или с с-с-семьей?

Военачальник задумался. В памяти вновь всплыли стародавние времена. Времена смуты и хаоса. Времена, когда государственность Хучена была слишком хрупкой и слишком шаткой. Времена, что требовали жестких мер... Предчувствие подсказывало — сейчас наступают такие же. После стольких лет мира и процветания... они наступают.

Сердце гуна не дрогнуло, когда он ответил:

— Всех.

Глава 10

Несмотря на теплый день, в яме было холодно и сыро. Его бросили сюда в одной рубахе и то последняя представляла собой одни лохмотья. Солнечные лучи проникали внутрь сквозь плетеную решетку из тростника, но их оказалось недостаточно, чтобы согреть и развеять сумрак. Одежда намокла меж лопаток, ибо ему приходилось опираться спиной о стену в виде влажной земли.

«И угораздило жеж меня полезть поправлять камень в кладке, — со вздохом подумал он, — шел бы своей дорогой, не сидел бы теперь тут в ожидании горькой участи».

Он поднял взор, полный печали, наверх. Мимо ямы прошел караульный. Судя по простой рубахе, опоясанной кожаным ремнем, и грубому копью — обычный чжун, набранный в ополчение. Такой же, как и он сам. Ну, почти...

Он шмыгнул носом и потер руками плечи. Становилось холоднее. Во рту не было и рисового зернышка вот уже скоро как целые сутки. Сколько там сказал этот суровый господин стражник его тут держать намерены? День? Два? Он не помнил. Со страху все речи воротника выветрились из головы, и теперь узнику приходилось только гадать о своей грядущей судьбе.

«Эх, сам виноват. Видать, прав был мой дедушка, когда говорил — не делай добра, не получишь зла. Эх... надеюсь, хоть с родными моими все хорошо. Им итак меня терпеть приходится, оболтуса...».

От досады он стукнул затылком о стену. Грязная челка свалилась на лоб, но узник не удосужился ее поправить.

«Давно надо было пойти рабочим в поле, а не попрошайничать на улицах. Рано или поздно, все равно оказался б в яме... но тогда хоть не грозились бы нос отрезать... с кем жеж меня все-таки попутал господин воротник?».

Ответа на сей вопрос он не знал. Да и так ли оно важно? Особенно теперь, когда все предрешено и остается только смиренно ждать милости...

Заскрипела тростниковая решетка. Узник вздрогнул и поднял голову. У края ямы возвышались силуэты трех воинов. Все в серых рубахах и с копьями. На поясах можно было разглядеть небольшие обоюдоострые мечи. Оборванец хотел что-то сказать, но в горле пересохло, и он только зашелся кашлем. Тем временем вниз сбросили веревку.

— Поднимайся! — повелел один из стражников.

Узник неуверенно поднялся, держась ладонью за стену. Ноги сильно затекли и онемели. Во всем теле ощущалась слабость.

«Надеюсь, у меня получится вылезти... ох, как бы то ни было, скоро все это закончится».

Ухватившись руками о канат и упираясь ногами о стену, он начал неловкий подъем. Земля тихо осыпалась под сандалиями. Трое пришедших холодно и беспристрастно наблюдали за ним. Несколько раз узник чуть не сорвался. Руки тряслись. Но стражники не шелохнулись. Помогать ему никто не собирался.

«Да и не должны... наверное».

Наконец, ценой больших усилий, дрожащая ладонь нащупала край ямы. С трудом он перевалился через него и, тяжело дыша, рухнул рядом в низкую траву. Лица воинов оставались непроницаемыми, а взгляд — ледяным и колючим. Они терпеливо давали узнику отдышаться и прийти в себя. С минуту тот лежал и собирался с силами. Наконец, переведя дыхание, он сел и воззрился на обступивших его людей.

— Что со мною будет? — облизав пересохшие губы, спросил оборванец. — Почтенные мужи соизволят снизойти до меня?

— Где твой дом? — ответил вопросом на вопрос один из стражников.

— Там, — уклончиво буркнул он, — за городской стеной. А что? Меня отпускают что ли?

Двое воинов молча переглянулись. Третий же кивнул.

— Да. Бо Танцзин повелел сопроводить тебя до дома и убедиться, что в городе ты больше не появишься.

У узника будто камень с души упал. Он встал на колени и сложил руки в молитвенном жесте.

— О, хвала Шанди и всем духам, наш бо Танцзин самый справедливый и великодушный из всех живущих... — он осекся и тут же добавил, — кроме светлейшего вана, конечно жеж! Да хранят его духи и гордятся им предки!

— Где твой дом? — сухо оборвал его стражник, повторяя вопрос.

— По восточной дороге, землянка слева от поля, — затараторил он, — но вы не утруждайтесь, славные воины, я жеж сам дойду...

— Приказ бо Танцзина четок, — оборвал стражник, — мы должны сопроводить.

Узник недоуменно захлопал глазами.

«Во дела... откуда жеж такая честь? Но... кто я такой, чтоб перечить, да? Рад должен быть, что жив и невредим остался... нос вроде резать не хотят да рожу краской малевать».

— Как скажете, добрые мужи, — пробормотал он, неуверенно поднимаясь на ноги, его слегка шатало, голова кружилась, — только не бегом. Мне что-то плоховато.

— Мы не спешим, — сухо молвил воин.

Узник не придал тону караульного значения. Не обратил он внимания и на молчаливые переглядывания других. Он был слишком слаб. Но при этом счастлив и взволнован, что все обошлось. Что он возвращается домой. Мысленно даже дал обещание бросить попрошайничать и пойти работать в поле, как только окажется в родных стенах.

Немного пошатываясь и нацепив глупую улыбку на уста, он убрал челку со лба и нетвердым шагом направился вдоль укреплений к восточным воротам. Трое караульных последовали за ним. Солнце согревало их своим теплом, а в роще за городом пели птицы.

***

Каран во все глаза смотрел на город, представший его взору, когда телега выехала из тени джунглей. Ему раньше не приходилось видеть подобных. Мохенджо-Даро, в котором мальчик родился и рос, был совсем иным.