Медведев. Книга 2. Перемены (СИ) - "Гоблин (MeXXanik)"

Альбина резко обернулась, и я увидел, как её плечи дёрнулись от неожиданности. В окне осталось распластанное по стеклу перо, соскользнувшее по поверхности и исчезнувшее внизу.

— Вот и верь потом, что вороны умные… — чуть прищурившись, глухо выругалась женщина.

Я не стал ничего добавлять. Потому что в такие моменты лучше помолчать. Когда даже птица, не дождавшись конца фразы, решила коротко, но с эффектом вставить своё мнение.

Альбина Васильевна без суеты поднялась на ноги и подошла к окну. Ловким движением откинула запор и распахнула раму, впуская в кабинет тёплый воздух с улицы и аромат молодой листвы. Ветер скользнул по шторам, как любопытный гость, заглядывающий без приглашения.

— Однажды я прикормила раненую ворону, которую подобрала на площади, — негромко сказала она, глядя вниз. — Та повадилась залетать в обед, чтобы полакомиться чем-нибудь вкусным. Умная, ничего не скажешь. Но стоит вымыть окна, как обязательно пытается пролететь сквозь стекло. Как будто каждый раз забывает, что мир не всегда такой прозрачный, как кажется.

Я чуть приподнял бровь, а потом посоветовал:

— А вы наклейте изнутри на стекло вырезанную из бумажной салфетки фигурку.

Она обернулась через плечо с любопытством.

— Моя сестра в детстве так делала, — пояснил я. — Помечала закрытые окна, чтобы птицы в них не бились. Говорила, мол, пусть знают, что границы есть. Даже у воздуха.

— Попробую, — кивнула она, задумчиво, уже в голосе отзвуки воспоминания. Потом потянулась к небольшой вазочке на подоконнике, взяла оттуда орешек и аккуратно положила его снаружи.

— Надеюсь, поймёт наконец, — пробормотала она и осторожно закрыла раму. Стекло дрогнуло, словно соглашаясь.

Секретарь вернулась на своё место со спокойствием, с каким хозяйка возвращается к шитью после разговора на крыльце — будто ничего особенного не произошло, и всё в этом мире по-прежнему идёт своим чередом.

— Вы простите меня за откровенность, князь, — сказала она тихо, почти виновато. В голосе не было ни колкости, ни расчёта — только простая человеческая неловкость. — Я не хотела вас задеть. И, наверное, я ждала, что вы возразите… Скажете, что тут навсегда. Что и впрямь спасёте Северск.

Я задержал дыхание, посмотрел на неё прямо.

— Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы княжество не погибло, — сказал я, просто и искренне.

Она чуть склонила голову к плечу, будто прислушивалась к чему-то в себе. В этот момент её глаза, на мгновение полыхнули зелёным. Не ярко, не пугающе, а едва заметно, словно сквозь них прошёл отблеск пламени или луговой травы под солнцем.

Я моргнул. Морок рассеялся, как бывает с тенями в полдень. Передо мной снова сидела всё та же женщина. Чуть за сорок, с карими глазами, в которых читалась усталость от недоверия и осторожная вера в то, что, может быть, не всё ещё потеряно. Волосы её тёмные, но с отчётливыми фиолетовыми прядями.

Я молча кивнул. Намёков было достаточно. И слов тоже.

— Вы ведь ко мне заглянули не просто так, —вдруг усмехнулась Альбина Васильевна прищурившись. — У вас ко мне дело?

— Вас не проведёшь, — признался я с показной капитуляцией и развёл руки в стороны. — Мне нужна ваша помощь.

Я чуть подался вперёд, упершись локтями в подлокотники.

— Недавно я принял решение: будем принимать жалобы и предложения от жителей Северска. Мой кабинет в управе простаивает без дела. Я хочу сделать там приемные дни для личного приема граждан.

Альбина чуть кивнула, но промолчала. Вид у неё был такой, как у человека, который знает, куда всё это приведёт, но из уважения даёт собеседнику договорить.

— Уж не знаю, как всё это велось во времена моего предшественника, — добавил я, не без лёгкой тоски по отсутствующему образцу.

— Он появлялся в Управе только тогда, когда назначал встречи с нужными людьми, — сухо пояснила собеседница, поправив одну из стопок на столе. — Не больше. А так, в основном передавал распоряжения через советников.

Она вздохнула, будто от воспоминания, которое не хотелось держать в голове, но и выбросить было нельзя.

— Пётр Ильич в шутку называл кабинет князя Плахой. Говорил, что туда вызывают только чтобы наказать или погрозить пальцем. И, надо признать, в народе это прижилось. У нас даже одна управляющая однажды у начальника отпросилась с работы с формулировкой: «Князь к себе вызывает. На Плаху».

Я слегка приподнял бровь. Вот так вот — пришёл с добрым намерением найти общий язык с подданными, а вместо этого выясняешь, что сидишь в управе, из которой, по Северским слухам, выходят либо заплаканные, либо с зарубкой на репутации.

— Ясно, — кивнул я, не слишком бодро, но с решимостью, которую уже не хотелось прятать. — Но я хочу попробовать работать с населением.

Слово прозвучало суховато, казённо, и я сразу понял, как оно режет слух в этом кабинете с кружевами на воротниках и орешками на подоконнике. Потому добавил, чуть мягче:

— Вы же понимаете, что жители в нашем княжестве не простые…

Фраза повисла в воздухе, будто кто-то на потолке нажал на кнопку «пауза». Я смотрел на Альбину, она — на меня. А в помещении повисла тишина Даже стрелки на настенных часах словно замерли, будто задумались, стоит ли сейчас тикать или подождать развязки.

И вот в этой тишине мне вдруг подумалось, что Морозов, в своей вечной подозрительности, мог быть прав. Наверное, не стоило мне соваться без сопровождения в логово этой ведьмы. Или, как минимум, надо было попросить у воеводы тот самый чудной камень, которым он прикрывался, когда увидел тот сверток от Альбины моем столе. Этот камень внушал уважение.

А у меня… у меня был только блокнот, костюм с галстуком, да великие идеи делать что-то по совести.

— Вы забрали тот подарок, который я вам передавала? — вдруг спросила Альбина Васильевна, глядя на меня так, будто не просто угадывала ход мыслей, а читала их вслух с выражением.

Я замер на полсекунды. Был соблазн сказать, что, конечно, забрал, попробовал, оценил… Но решил не врать. Тут, как говорится, лгать себе дороже.

— Не забрал, — признался я спокойно.

Она чуть склонила голову, наблюдая за мной с видом человека, который ждал именно этого ответа.

— Неужто даже не попробовали тот замечательный чай? — прищурилась она с лукавым огоньком в глазах, будто уже знала правду, но хотела услышать, как я выкручусь.

— Так получилось, — пожал я плечами, опуская взгляд на край стола и не уточняя, что свёрток с благими намерениями перекочевал в руки её начальника, человека с нервами крепче моих.

Альбина кивнула, как будто отметила что-то для себя, а потом, словно переходя на другую тему, но с тем же вниманием, уточнила:

— Что ж… и чем же вам может помочь скромный секретарь Совета?

Мне показалось, что скромности в её голосе не было. А вот удовлетворение в тоне проскользнуло. Совсем немного. Как будто она была довольна тем, что я оказался не из тех, кто слепо хватает всё, что ему дают, даже если это красиво упаковано и завязано лентой.

— Мне нужен помощник, — сказал я, глядя прямо. — Который станет работать в приёмной князя.

Альбина Васильевна не удивилась. Похоже, она ждала, когда я это скажу с уверенностью. Как человек, который видит, как тесто подходит под полотенцем и знает: ещё чуть-чуть — и пора в печь.

— Вести приём вы будете не больше одного-двух дней в неделю, — деловито кивнула она, уже мысленно разложив всё по пунктам. — А в остальные дни будут приходить те, которым надобно «только спросить». И дверь в кабинет будет не закрываться.

Она скрестила пальцы, опёршись на стол, и продолжила с тем спокойствием, которое приходит к людям, привыкшим к административному абсурду:

— Придётся нанять ещё пару охранников. Или хотя бы кого-то, кто умеет глядеть строго и знает, где лежит валериана. И как обрабатывать раны.

— Думаете, что на меня кто-то попытается напасть? — нахмурился я.

— У нас люди горячие, хоть и отходчивые, — отмахнулась Альбина, как будто речь шла не о потенциальной поножовщине в здании Управы, а о неудавшемся пикнике. — Между собой народ может сцепиться из-за всякой ерунды: кто-то без очереди полез, кому-то показалось, что сосед пришёл на него кляузничать…