Ксения Медведевич - Сторож брату своему
Со стороны реки потянуло пахнущим тиной холодом и запахом влажной земли и ила. Зубейде неожиданно полегчало.
Смотревшая на нее женщина усмехнулась — но непрозрачные гагатовые глаза не потеплели и глядели двумя колодцами мрака.
Зубейде от такого взгляда стало как-то не по себе.
С выходящей на Тиджр террасы донеслись веселые крики. Пищали и стрекотали невольницы.
— Что там? — приобернувшись, сердито крикнула мать халифа.
— Эмир верующих переправляется в Большой дворец на барке, о госпожа!
С реки и впрямь донеслись звуки музыки и смех. Мальчишеский, естественно.
Зубейда резко встала — ее качнуло. Выровнявшись, она твердым шагом спустилась на террасу.
По вечернему гладкому Тиджру сплавлялся огромный плоский таййар халифа. Горели факелы, свечи, лампы, разбитый на палубе шатер светился изнутри алым светом, занавеси бились о золотые колонны.
Мухаммад сидел в шатре и, никого не стесняясь, у всех на виду сосался с мальчишкой-гулямом. И тискал попку под скользким шелком шальвар. Кавсар сидел у халифа за спиной и разминал тому плечи. С террасы было не видать, но Зубейда могла поручиться, что на ярко накрашенных губах молодого евнуха играет довольная улыбка.
Ярость нахлынула холодной, пахнущей речной тиной волной.
Вот как не терпится твоему сыну, Ситт-Зубейда! Он не может дождаться, когда барка подойдет к причалу ас-Сурайа! У всех на виду! У всех на виду!!!
На противоположном берегу собиралась большая молчаливая толпа. Люди поднимали головы от рыбацких сетей, от плетеных корзин. Разносчики оборачивались и поднимали ладонь козырьком.
Кавсар поднялся, женственной, покачивающей бедрами походкой подошел к столбу шатра, отвязал шнуры и задернул занавесь. На подсвеченной изнутри алой ткани четко отрисовался его силуэт. Откинув кудрявую голову, Кавсар принялся медленно, зовуще извиваясь, сбрасывать с себя одежду.
Людей на берегу все прибывало. Толпа молча смотрела на проплывающий вниз по реке чудо-корабль.
Зубейда вскрикнула и в бессильной злости укусила костяшки пальцев. В голове стрельнуло болью — и резко смерклось.
— Госпожа! Госпоже плохо! — сквозь густеющую темноту донеслись испуганные крики невольниц.
Обморок накрыл ее душным ватным одеялом.
Переливающаяся огнями халифская барка скрипела уключинами и чуть раскачивалась. Мелкие волны поплескивали о ступени недостроенной террасы, смывали нанесенный рабочими песок.
Из-за наспех сколоченных деревянных ставен за кораблем наблюдали несколько пар внимательных, злых глаз.
В шатре на палубе таййара за натянутым красным шелком извивались два приникших друг к другу тела. Мальчик с распущенными волосами, в одних шальварах, стоял над любовниками и мерно колыхал огромное опахало.
— Мерзкие твари… — прошипел один голос.
— Отвратительные извращенцы, — поддержал другой — глубокий и спокойный.
— Смертные, что с них взять, — бронзой звякнул третий.
Джинн и два сумеречника брезгливо отвернулись от плывущей мимо халифской лодки.
Они сидели в еще неотделанном покое на новой, только что построенной половине дворца. Тиковые доски штабелями высились у голой стены. За подковой арки волновалась темная зелень вечернего сада. Звучно шлепнулся о землю упавший под ветром лимон.
— Так чего тебе надо, Иорвет?
Джинн сидел на заднице, довольно растопырив мохнатые лапы. Под седалищем лежала соответствующая его рангу и положению подушка. Внешне джинн совершенно походил на серого парсидского кота. Внимание человека могли привлечь лишь внушительные размеры животного — Хафс ибн Хафсун из рода южных силат действительно разъелся на женской половине. Невольницы умильно всплескивали руками, наперебой вынося «котику» блюда с молоком и мелко нарубленным мясом. Вот почему Хафс толстел и удлинялся с каждым годом.
Перед джинном — на голом полу — почтительно сидели два самийа. Любой ашшарит мог без труда опознать в них лаонцев. Всем известно, что лаонцы — рыжие, с золотистой кожей и желтыми глазами. Эти двое были как раз львино-лисьего окраса с ног до головы.
А знакомый с делами дворца человек сказал бы, что оба сумеречника служат в страже-хурс, то есть «немом отряде». Для несения службы при халифе покупали воинов-чужестранцев, не знающих ашшари, — так удобнее обсуждать государственные тайны. На обоих сумеречниках поблескивали позолоченными пряжками кожаные панцири хурса, а на коленях лежали длинные прямые мечи-фиранги.
Сидевший напротив джинна лаонец с поклоном протянул коту листок бумаги — рукав сполз и обнажил запястье. На внутренней стороне руки чернела большая прямоугольная печать хозяйственного ведомства с именем самийа и названиями дворцов, в которых он имел право появляться. Внимательный взгляд мог бы прочитать там полный список помещений ас-Сурайа. Даже Младший дворец был прописан — заглавными буквами Й, Н, А, А. Йан-нат-ан-ариф.
— Мне нужно, чтобы ты помог братцу Нуалу, — на хорошем ашшари сказал лаонец и по-кошачьи улыбнулся.
Услышав свое имя, второй самийа отложил в сторону меч и почтительно поклонился джинну, коснувшись лбом деревянного пола.
— А что случилось? — довольно промурчал кот, лапой разглаживая усы.
Нуалу быстро заговорил по-лаонски, Иорвет спокойно, с мягкой улыбкой переводил:
— Братец говорит, что к нему в Младшем дворце пристает человечка.
— Невольница? — поинтересовался котяра.
— Да, Хафс.
— И чего ей надо?
Иорвет перевел вопрос, и Нуалу взорвался возмущенными фырканьями.
— Она хочет затащить его в постель. А Нуалу не хочет с ней ложиться. Теперь человечка угрожает, что если он с ней не ляжет, она скажет евнуху, что Нуалу к ней приставал.
— Плоо-охо дело, — протянул джинн. — За такое дружка твоего выбьют, как ковер по весне. И никто его лаонское мяуканье слушать не будет — выдерут, забьют в колодки и в яму посадят. Она ж небось правоверная, эта баба…
— Да, — усмехнулся Иорвет. — Она сумеет привести четырех свидетелей, я не сомневаюсь.
— Имя? — коротко мявкнул джинн.
Иорвет молча показал подбородком на листок бумаги.
Серый кот развернул его лапами, прочел, кивнул, фыркнул на бумажку — и та вспыхнула ярким пламенем.
Забив лапой тлеющий серый пепел, Хафс поинтересовался:
— Ну а мне-то что нужно сделать?
— Ты наверняка знаешь про нее некие вещи, о которых не должен знать никто, — тонко улыбнулся сумеречник.
Кот в ответ захихикал, шевеля ушками:
— Про Будур-то… Хи-хи… Да уж знаю, знаю…
