Ксения Медведевич - Сторож брату своему
Теперь Зубейда потребовала от певицы нового чуда — обратить мысли ее непутевого сына к женщинам. Но, видно, Всевышний отпустил Ариб удачи лишь на одного страждущего — и аль-Амин не вошел к ней.
— Он ее даже не потискал, — мрачно откликнулась Ситт-Зубейда на вопрос Мараджил.
А та вдруг щелкнула пальцами и засмеялась:
— Пожалуй, сестричка, я знаю что делать!
— Улыбаешься, как лиса-шейх, — проворчала мать халифа.
— Да буду я жертвой за тебя, о Зубейда! — воскликнула Мараджил, складывая искрящиеся от драгоценных камней ладони. — Выслушай меня!
— Ааа, — безнадежно отмахнулась широким рукавом Зубейда.
— Наряди ее в мужскую одежду, — хитро прищурившись, сказала Мараджил.
— Что-ооо?
— Ее, и еще с десяток рабынь постройнее. Убери им волосы под чалмы, завей, как юношам, локоны на висках, надень на них длинные кафтаны — и пусть туго перепояшутся кушаками.
— Ну да, и задницами пусть крутят, — недоверчиво буркнула Зубейда.
— А что? — захохотала парсиянка. — Говорят, такую штуку придумал правитель Хорасана Мубарак аль-Валид. Он тоже был большим охотником до евнухов и мальчиков, и чтоб заиметь, наконец, сына, завел себе харим из гуламийат!
— Кого-кого?
— Гуламийат, девочек-мальчиков, — сверкнула зубами Мараджил.
— Вы, парсы, такие затейники, — скривилась, как на лимон, Ситт-Зубейда — но и задумалась тоже. — И что, заимел этот… как его… аль-Валид сына?
Улыбка смылась с лица Мараджил, как песок с мрамора фонтана:
— Это одному Всевышнему известно.
В ответ на удивленно поднятые брови Зубейды парсиянка тихо пояснила:
— Во дворце тогда перебили всех до единого. Если какая из них понесла и разродилась, мы этого никогда не узнаем.
— Когда тогда? — непонимающе сморгнула мать халифа.
— Когда ваш цепной нелюдь взял город Шапура, — зло скривилась парсиянка.
— Чего это он наш? — тут же взвилась Зубейда. — Он такой же наш, как и ваш!
— А кто его поймал? Кто сюда привез с края света? — Мараджил злилась все сильнее и сильнее.
— Он ваш Мерв спас, между прочим! И Фейсалу! — не сдавалась Зубейда.
— Ну да, а потом раскатал Нишапур, Нису и Самлаган по камешку, — мрачно проговорила парсиянка. — По приказу, между прочим, твоего дяди.
— Мой дядя тогда еще в игрушки играл, — насупилась мать халифа.
— Значит, бабка твоя для нас расстаралась, — сверкнула глазами Мараджил.
— Оставим этот спор, — тихо отозвалась Ситт-Зубейда. — Написал калам, как хотел Всевышний, и тут ничего не изменишь.
— Слыхала я нечто иное, — процедила парсиянка. — Это правда, что вы хотите будить свое чудище?
— А ты, я смотрю, в хадж не собираешься? — вкрадчиво осведомилась Ситт-Зубейда — она начинала терять терпение.
Мараджил быстро прикусила язык.
Что тут ответишь? Скажешь — не пойду, потому как глупость и оскорбление огня Хварны этот ваш хадж? А скажешь — пойду, так чего доброго придется и впрямь садиться на верблюда и брести через безводную пустыню к этому их глупому Камню. Поэтому Мараджил только поклонилась со словами:
— Сказал посланник Всевышнего, мир ему и благословение: «Если ты ищешь сокровищ, то нет сокровища лучшего, чем доброе дело».
Насмешливо скривив губы, Зубейда глядела на склонившиеся к самому ковру перья на шапочке Мараджил. Дождалась, пока парсиянка вынырнет из поклона и проведет по лицу ладонями. И, наконец, ответила — не отпуская с лица недоброй усмешки:
— Недаром сказал Али — да будет с ним мир и благословение Всевышнего!: «Уготован рай для сдерживающих гнев, прощающих людям. Поистине, Господь любит делающих добро!»
Мараджил покорно закивала, отчаянно звеня серьгами. Мать эмира верующих и впрямь могла отправить ее в паломничество — месяц зу-ль-хиджа наступал еще не скоро, но обещал быть таким же опасным, как и пора хаджа нынешнего года. Мараджил не хотела стать пищей для шакалов пустыни — или, того хуже, рабыней, мелющей зерно бедуинам или карматам, которой по ночам раздвигал бы ноги каждый желающий.
— Возьми шербету, сестричка, — наконец, благосклонно улыбнувшись, сказала Ситт-Зубейда.
Под стук серебряной ложечки о чашку драгоценного стекла мать халифа задумалась снова. И, наконец, решилась:
— Я знаю, что вы, парсы, славитесь мстительностью и упрямством. Как у вас говорят? Стоять на своем, словно ступил обеими ногами в один башмак?
Мараджил, высасывавшая содержимое ложечки, озорно подняла брови и закивала с улыбкой.
— Но все же скажи мне истинную правду, о сестра, — хмуро продолжила Ситт-Зубейда. — Ты полагаешь, что нерегиль будет для нас скорее опасен, чем полезен? Или в тебе говорят лишь старые обиды?
Парсиянка промакнула карминовые губы платком и отдала его невольнице. И с кривой усмешкой ответила:
— А я почем знаю, матушка? Я не знаю, чего во мне больше — парсидской крови или парсидского гнева. Зато знаю вот что: нерегиль ваш проснется ох какой злобный! Несдобровать тому, кого он первым увидит!
— Отчего? — ужаснулась Зубейда.
— Оттого, что он не по доброй воле спать отправился!
— Конечно, не по доброй! — сердито отмахнулась Зубейда. — Его как рыбу разделали, в том месте мрамор пришлось перекладывать — кровищу не отмыть было…
— Я не о том, — мрачно сказала Мараджил.
— Опять ты за свое! — вскинулась мать халифа. — Не подсылала она никого! Что ты прицепилась к моей бабке!
— А я и не об этом, — пожала плечами парсиянка и зацепила ложечкой еще шербету.
— Ты убьешь меня сегодня, несомненно, — проворчала Ситт-Зубейда.
— Можешь злиться, Зубейда, но эта тайна не стоит и медной монетки. Айша Умм Фахр водила Тарика в спальню.
— Слыхала я эти сплетни, и не раз. Домыслы! — отфыркнулась мать халифа.
— А чтобы от позора уберечься, его и подкололи, — настаивала Мараджил.
— Все врут, — сурово уперлась Ситт-Зубейда.
— И по горлу полоснули не зря, а чтобы он ничего сказать не сумел!
— Кто ж подослал-то?
— Да те, кто над ним стояли, те и подослали! Звездочет и шейх!
— А ты почем знаешь? Ты с Джунайдом встречалась, что пальцем в него тычешь? — окончательно рассердилась Зубейда.
— Кассим аль-Джунайд, — тонко улыбнулась Мараджил и отложила ложечку на поднос, — после того, как уложил этого вашего упыря на покой, каждые два года ходил в хадж. Зачем?
— Лучше бы он отправился в хадж сейчас — от его меча было бы больше толку, чем от его молитв, — мрачно пробормотала Ситт-Зубейда.
— Меч ему понадобится, когда нерегиль проснется, — фыркнула Мараджил в ответ. — Вот увидишь, как они схлестнутся…
