Екатерина Хайрулина - Игры в вечность
Священное озеро Нух до краев полно соленой слезой, благословенной влагой – искрящейся радостью жизни, что беззаботно скачет по крутым склонам Унгаля, топая босыми детскими пятками; полно светлой скорбью уходящего, что степенно льется по склонам Унхареша, неторопливыми старческим шагам. Жизнь и смерть всегда являются в положенный час – я вижу их!
Мне снился сон, и я в небесах. Небеса бездонны, бесконечны, и нет конца и края этой уходящей в небытие синеве, пронизанной солнцем, где носятся ласточки, задевая вечность тонким крылом. И смотря с небес, с этой невероятной вышины, я вижу каждую капельку росы на листе, каждого муравья, бегущего по стеблю травы, каждую улыбку, блестящую искорками в глазах. Кто я? Бог? Человек? Нет, я был и тем и другим, все не то.
Мне снился сон, и я – это весь мир. Мы дышим вместе, одним дыханьем, он со мной, и я с ним. Я – это весь мир, и весь мир – это я. И нет у меня большей радости, чем быть им, и нет большей радости у него, чем быть мной. Мне снился сон… Нежная, прохладная ладонь на лбу.
Так тихо, спокойно, приятно, что не хочется открывать глаза. Пока он лежит, ничего вокруг не существует, и ветер еще ерошит волосы, дыша мятой и морем. Но стоит только пошевелиться, и реальность взорвется множеством воспоминаний. Эмеш вздрогнул. Ладонь исчезла, вместо нее лба коснулись теплые губы.
Он моргнул, рывком сел, сгоняя с себя остатки сна. Рядом с ним, на краю кровати сидела Лару, Аикана Наура, женщина, так не похожая сейчас на Златокудрую богиню.
– Как ты? – спросила она.
– Нормально.
Глаза у нее синие, печальные и бездонные как небо. А он и забыл уже, каким небо бывает бездонным, слишком привык к сверкающей тверди. Небо, его настоящее небо… Вздохнул.
Надо что-то делать, надо поговорить с Аттом, с остальными. Бабочки налетели и скорее всего налетят снова, в следующий раз они, возможно, не отобьются. Эмеш вдруг понял, что и сейчас возможно не отбились, что он сам может находиться в таком же положении, как Утнапи. Он ведь даже не знает, вдруг какая-то из черных тварей коснулась его, он мог не заметить, не уследить, их было так много. И тогда… Смерть? Задумался.
Да хоть бы и смерть… Плевать. Он больше не верит в собственную смерть, она потерялась где-то там, в недосягаемой высоте небес.
Сейчас реальны только эти голубые, бездонные глаза. И бесконечное одиночество в глазах. И вдруг неожиданно понял, что знает гораздо больше, чем ему положено знать. Как, откуда? Может быть видел во сне.
– А ведь он любит тебя, Ру, действительно любит, – Эмеш еще плохо понимал, но сердцем чувствовал, что говорит правду. Он знает, он видел.
– Что? Лару встрепенулась, отпрянула, губы дрогнули в неудавшемся вскрике.
– Откуда ты знаешь, – прошептала она.
– Знаю, – улыбнулся он.
В ту ночь Думузи стрелой влетел в покои небесного бога, не обращая внимания на вялые протесты слуг.
– Господин еще спит, не стоит сейчас его беспокоить. Думузи оттолкнул их с дороги.
Атт и не думал спать, ходил туда-сюда, от кровати к окну, и обратно. Нехотя обернулся на шум.
– Демоны на свободе! – с порога выпалил ветер.
– Я уже знаю, – громыхнуло небо далеким раскатом.
– Это я виноват! Я! – ветер вдруг испугался, забился пойманной пташкой в силках.
– Замолчи, Идим, – отозвалось небо, – мне ты можешь говорить все, что угодно, я даже могу поверить и покарать. Но демонов ты не обманешь. Рано или поздно они придут за ней.
– Я не позволю!
– Не позволишь? Как и кому? Ты не позволишь спящим найти Лару и забрать ее жизнь, или ты не позволишь илиль увести ее в Илар?
– Илар?! – ошарашено взвился ветер.
– Илар, – сурово подтвердило небо. – Ты знаешь закон, того кто откроет врата – ждет смерть.
Ветер заметался, ища выход, но не нашел. Без сил рухнул на пол, привалившись спиной к стене, закрыл руками лицо.
– Лучше бы это был я, – тихо сказал он, – лучше бы это я открыл врата.
– Не говори глупости, – сказало небо, – лучше бы этого не делал никто.
– Я заберу ее из Илара.
– Заберешь? Как? – устало фыркнуло небо, но за усталостью притаилась надежда, может и правда ветер знает секрет.
– Жизнь за жизнь! Это я виноват! Целая вечность тяжелой тишины.
– Не надо, – попросило небо сквозь слезы, – уходи.
– Я заберу ее, – тихо пообещал ветер, хлопнув дверью. Потом ветер унесся бить морду царю, но не слишком-то преуспел…
А в чем ты вообще преуспел, дикий, бешенный степной ветер? Хоть раз в своей долгой бессмысленной жизни, в чем ты преуспел? Молчишь? Ни в чем?
В той бессмысленной драке ты хотел по-честному? Как мужчина с мужчиной? Ты с царем? Наивный ветер. Глупый бешеный ветер. Царь – он воин, а ты кто? Бог? Может ли бог на равных сражаться с человеком? Нет, вот видишь, а ты хотел. Ты силен – да! ты быстр – сто раз да!!! но он человек и он хочет жить, он не готов променять свою короткую жизнь на твою вечность. Если б на равных – ты был бы уже мертв. Так в чем ты преуспел, горячий степной ветер? Хоть раз?
Всю свою долгую жизнь ты бежал от себя, бежал так далеко, как только мог, не понимая, что бежать некуда и ты лишь бьешься лбом о стену. Ты боялся сам себя. Боялся признаться сам себе.
Боялся даже напиться… нет, однажды ты действительно напился, ты был пьян, ты решил что хватит бежать. Ты пошел признаваться ей во всем, но по дороге встретил ее отца. Признался. Всю ночь рыдал и признавался, глотая пьяные слезы.
А утром боялся поднять на небо глаза. Небо молчало и делало вид что ничего не знает. Она тоже так и не узнала ничего. Так может пора? Сейчас? Думузи нерешительно сопел за спиной.
– Дим?
Он судорожно, неловко вздохнул, дергая край рубашки. Он смотрел ей в глаза.
– Дим!
– Это я виноват, прости. Ведь я был там с тобой, Аик, и не смог… это я виноват… Она до боли прикусила губу.
Эмеш смотрел и не верил своим глазам – он никогда не видел Думузи таким. Дикий ветер затих, присмирел, у него дрожали руки и еще больше дрожал голос. Огонь в глазах тоже сделался тихим, ручным, одиноким словно пламя свечи – дунь и погаснет.
– Я хочу поговорить, Аик. Наедине. Можно?
– Можно, – тихо разрешила она.
Ветер протянул ей руку, помогая подняться, и Любовь впервые нерешительно коснулась его руки. Лару Златокудрая, Дарящая Жизнь, из всех богов и царей этого мира лишь один ни разу не познал счастья с тобой. Как так вышло?
– Я знаю, сейчас не время, – тихо сказал он, – сейчас надо наверно говорить о другом… Аик, я не могу больше о другом! Я всю жизнь бежал от этого, думал что бегу. Но убежать так и не смог. Нельзя убежать от самого себя.
