Хаген Альварсон - Девятый Замок
Кетиль Бьяркисон когда-то был рекке — наёмным воином. Однако те времена давно минули. Ныне он принадлежал к таким человечишкам, что есть в каждой стране, в любом народе. К тем, кто ни работает, ни воюет, ни познает. Он то разбойничал, то нанимался вышибалой, то приторговывал, и похоже — краденым иль награбленным. Его считали опасным человеком, и потому нет удивления, что никто не заступился на тинге за Ингерд Скетдоттир, вдову Хильда Хлодисона. Род Хьяльтингов жил в Солнечной Долине и на севере Круглой Горы, и коль даже узнали о случившемся, то, видно, решили не вмешиваться. А Стюрвинги, родичи Ингерд, ждали, чтобы она сама попросила их о защите. Но она не просила.
— Отрадно знать, что я родила мужчину.
Она всё прочитала в отсветах зарниц во взоре сына. Она гордилась им — за себя и за Хильда.
Малый тинг, рассмотрев дело, полностью оправдал Тидрека Хьяльтинга.
А сам Тидрек подумал, что, пожалуй, не так это трудно — совершать убийства.
* * *
— Матушка, я был в Боргосе и видел твоего отца, Скета Халльсона. Он просил передать, что любит тебя, несмотря ни на что. И чтобы ты жила. И чтобы ты… — слова стали в горле — горькие, вязкие, как смола на солнце, но Тидрек нашёл силы, — чтобы ты была счастлива. И вот что ещё он передал тебе.
Хрустальный эдельвейс лёг в ладони Ингерд. Женщина, постаревшая на жизнь, поднесла цветок к устам и поцеловала его, и огонёк внутри отозвался ласковым теплом. У Тидрека защипало в носу. Он не простил деду злых слов об отце, но… Ингерд молчала. А потом вложила отцовский подарок в руку сыну.
— Мне ни к чему, — объяснила удивлённому Тидреку. — Я ухожу в Эйтерхейм. Я всё сделала в этой жизни. Ни к чему тебе старуха-мать. Я сама себе ни к чему. Прощай, сын мой Тидрек. Отдай этот прекрасный эдельвейс своей суженой. Вижу по твоим глазам, что ты знаешь, кому его подарить… Поклянись, Тидрек! Поклянись, что возьмешь жену из племени сольфов!
Тидрек стоял слепой и безмолвный. Уши ему заложил рёв горного камнепада. Годы текли сквозь него раскалённым потоком, выжигая всё былое. Оставляя лишь ледяное белое лицо Тиримо.
— Да, матушка, — Тидрек низко поклонился, чтобы мать не видела его слёз, — я клянусь, что возьму в жёны деву нашего племени.
Ингерд знала, что Тидрек дал фальшивую клятву. Но только улыбнулась на это и прижала сына к себе.
Когда солнце добралось по зеркалам до пещер под Хрингхольмом, Ингерд дочь Скета уже была на полпути в сумрачный Дом Ожидания.
А Тидрек был на полпути к безумию, и спасала лишь страшно крепкая настойка грэтхенов, которой было немало в "Котле Эгира".
3
Вытащил его из хмельного болота тот самый безбородый Оке Аспаксон. Однажды он подловил Тидрека, когда тот возвращался из пивной, и оттузил. После чего отволок к водозаборнику да прополоскал там. Затем, продолжая лечение, бросил в ледяной подвал, и продержал там друга пару часов. Когда же Тидрек вернулся в мир живых, то был больше похож на чудовище: седой от инея, он стучал зубами и бешено вращал налитыми кровью глазами. Но Оке это не испугало, и он потащил Тидрека в жаркую баню. Конечно, по дороге ювелир поставил ему пару синяков, но Оке в долгу не остался…
После этого Тидрек три дня пролежал пластом, ничего не ел и не пил, и никто не говорил с ним. Лишь огонёк в хрустальном цветке освещал мрак.
А наутро четвертого дня он встал, умылся, сходил к цирюльнику, чтобы тот подровнял ему бороду, затем низко поклонился Оке Аспаксону, и отправился в Ювелирное братство.
— Я хочу стать мастером, — сказал он напрямик.
— Нет ничего проще, — отвечали ему. — Заплати двадцать гульденов вступительного, устрой пирушку для братьев и выбери ингмастера, у которого желаешь работать.
— Правда, ничего трудного тут нет, — Тидрек передал мастерам тугой кошёль, — пир ждёт вас завтра вечером в трактире "Котёл Эгира", а работать я желаю только у Гельмира Гульденбарда.
Все подивились такой наглости, и посмотрели на Гельмира, который был среди них. Гельмир Глойнасон, Золотая Борода, лишь усмехнулся:
— Твой отец Хильд Хлодисон работал у Хэльфа Варсона, и был доволен. Почему ты не хочешь идти туда же?
— Две причины есть на то, — Тидрек принял взгляд-насмешку и не опустил глаз. — Во-первых, Хэльф не вступился за своего работника. На что такой хозяин? И во-вторых, всем ведомо, что твоя мастерская, Гельмир Золотая Борода, лучшая в Белогорье! Я желаю только лучшего.
Улыбка Гельмира стала ядовитой.
— Тогда, по обычаю, докажи, что достоин лучшего! Инструмент я тебе дам. На время.
Теперь усмехнулся Тидрек.
— Благодарю, искуснейший из мастеров, но это ни к чему. Тот не зовется умельцем, кто не работает своим инструментом.
Сталь и золото звенели в молодом и уже хриплом голосе. Бородатые мастера переглядывались, ошарашенные дерзостью подмастерья. А Гельмир перестал улыбаться:
— Кто учил тебя, молодой Хьяльтинг?
— Отец мой учил меня, — отвечал Тидрек торжественно, — Тор Хёльтурунг учил меня, тролли Железного Леса были мне наставниками. Учили меня горы и ветра, и густые леса, и море, и небо. Птицы и звери поделились со мною. Города Чужаков открыли мне тайны. Колдуны с глазами, полными боли, и недобрые родичи учили меня. А кто ещё был мне учителем — о том пусть скажет моё искусство.
— Быть посему, — кивнул Гельмир и тихо добавил, — хоть сдаётся мне, я пожалею о том…
* * *
Ничего здесь не сказано о том, как Тидрек создал свой дроттегьёф, дар умельца, по которому принимают в братство. Только пока мастера, подмастерья и ученики пьянствовали в "Котле Эгира", Тидрек работал в тишине и покое. Девять дней и ночей не выходил он из мастерской, еду и питьё приносил ему Оке, и спал он урывками. На десятый день вышел, шатаясь, усталый и счастливый.
На поясе у него висели ножны, обернутые сверху тряпицей. Оке сразу же догадался:
— Покажи!
— Нет, — Тидрек недобро глянул на друга, — пусть первым увидит Гельмир.
Оке пожал плечами, обиделся, но виду не подал.
* * *
Мастера придирчиво оглядывали дроттегьёф. Пробовали заточку, примеривали по весу и длине. Давно они не видели ничего подобного. А Тидрек и Оке стояли за дверью, дымили трубками и ждали, мучительно долго ждали…
…— Что скажешь ты, Гельмир? Он желает работать у тебя.
— Скажу, что будет толк от такого работника. Он хорош и как кузнец, и как ювелир, да и как оружейник. Славный кинжал! Чуть меньше фута в клинке, и от рукояти расширяется, но потом сразу сужается — так делают на Востоке. Рукоять четыре дюйма, горный хрусталь, и какой тонкой золотой сеточкой она переплетена! А в хьяльте полураскрытая серебряная роза, и розовеет в глубине цветка молодой рубин! Хорошая вещь — хвастать на многолюдном собрании, но и в ход пустить — будет удача!
