Хаген Альварсон - Девятый Замок
На север. Домой.
2
Позади остались дожди над морем Боргоса. Позади остались южные степи и Керим, где Тидрек отнял и спас жизнь. Позади остались пройденные дороги Запада и непройденные пути Востока. Путешествие подходило к концу, приключения и опасности, знакомства и потери оседали в памяти, но сердце не трогали: ибо сердце сладко ныло в ожидании встречи с домом.
Десять лет назад Тидрек Хильдарсон покинул отчий дом в Круглой Горе. Горе, где жило племя сольфов-двергар. Уходил на север — возвращался с юга. Немало постигли в странствиях его руки и сердце, и он боялся, что это не слишком понравится родичам. Отец и матушка благословили его в путь; но, узнав тайну его сердца, могут и проклясть. И сердце подтачивал иней.
Возвращаться иногда больно.
Тидрек вздохнул — и прошёл тайным лазом сквозь толщу древних зачарованных скал Белогорья.
* * *
Белогорье не изменилось. А с чего бы ему меняться, дверги живут долго, совершенствуя мастерство, или просто занимаясь своим делом. Те же домишки поселян, те же отделанные плиткой подземные переходы, та же башня Манторд, что отмечает южные границы земель сольфов. Тидрек стоял на башне и смотрел вдаль, и сердце его сжималось и радовалось. Фарердаль, Овечья Долина, была затянута туманом. Угадывались очертания хуторов, а кто-то уже гнал скотину на сэтер. На востоке тускнела Туннсольстрет, Дорога Тысячи Солнц, изгибаясь над пропастью. А над долиной возвышалась исполинская груда камня, словно огромный курган, коронованный ледником. Это Хрингхольм, Круглая Гора, и грозно скалятся Сургатт, Южные Врата. Там, в Сольфхейме, в королевском дворце, стоит Гульдскьяльв, Золотой Престол конунга сольфов. Там живут Люди Горы, мастера и ученики, цеха, гильдии и братства.
Там ждут его мать и отец. Ждут больше десяти зим. Для двергов — сущий пустяк.
Тидрек улыбнулся и начал спуск в долину. Путь до Сургатта был не слишком близок.
Но чем ближе подходил молодой мастер к стальной пасти врат, тем холоднее становился ветер, тем противнее был туман. Не летняя то была стужа, и не спасали ни очаги поселян, ни шерстяной плащ, ни крепкая ржаная брага. Только хрустальный эдельвейс у сердца немного согревал.
* * *
— Гляньте-ка! Он вернулся! — молодой веснушчатый подмастерье подскочил к Тидреку, глаза его сияли. Тидрек хлопнул парня по плечу:
— Привет. Как вы тут?
— А ты изменился! Я не сразу узнал. Зарос, как горный архар…
— А ты не изменился, Оке Аспаксон, — усмехнулся Тидрек, — всё так же не можешь похвастать ни бородой, ни курткой мастера.
— Это верно! — легко согласился Оке. — Идём, что ли, пиво пить!..
— Нет, дружище, — путник отстранился, — сперва зайду домой. Думается мне, что мать и отца надобно увидеть первыми. Как они, кстати?..
Лицо Оке вытянулось. Улыбка исчезла. И уже не иней тронул сердце Тидрека — но острый скол ледника взрезал его, глубоко и больно.
— Мало удачи тебе нынче идти домой, — тихо сказал Оке. — Вышло так, что твоя матушка теперь носит алый платок в знак скорби. Не прошло луны с того дня, как Кетиль Одноглазый убил твоего отца в трактире "Котёл Эгира". Одноглазый заказал мастеру Хильду браслет для подружки и дал задаток. Остальное отдавать не захотел, они повздорили, а у Кетиля под рукой всегда острый чекан…
Тидрек усмехнулся. Оке замолк. Нельзя говорить, когда улыбается сын мёртвого отца, чьи глаза — глаза ледяной лавины, глаза беспощадной грозы… Прохожие, увидев мельком тот грозовой свет, тут же прятали взор и спешили прочь. А Тидрек молвил звонкой сталью:
— Оке, возьми мои вещи, когда мы войдём в "Котёл Эгира".
И добавил, примеривая клевец:
— У меня тоже кое-что есть под рукой.
* * *
"Отец мой, бедный мой батюшка… Как ты гордился мною, когда благословлял в дальний путь. Как светились твои глаза, когда ты вешал мне на пояс серебряный оберег-молоточек. Ты сам его сделал, своими руками, великий мастер. О, как я ждал, что снова увижу тебя, что стану рассказывать о странствиях перед камином… Как я хотел, чтобы ты мною гордился! Мой добрый батюшка…
А теперь ты лежишь во тьме подземелья, в глубоких пещерах Даинхейма, в Могильном Чертоге.
Потому что Кетиль нашёл грудастую подружку.
Потому что Кетиль…"
Тидрек молча шагал по переходу внутри горы, надвинув капюшон на глаза, чтобы прохожие не видели сухого огня. Он прекрасно знал путь к таверне Вигги Эйвиндсона. Он прекрасно знал, что Вигги не станет мешать ему. Что всё будет просто и некрасиво.
Оке шёл сзади. Друг детства хотел подготовить Тидрека к страшной новости, но вышло иначе.
Оке боялся за двоих. Ибо знал, что вершащему месть страх неведом. Крохотный самострел под кафтаном был на взводе.
* * *
Тидрек тихо вошёл, отыскал глазами Кетиля. Тот с дружками и их подругами сидел за стойкой и, конечно же, пил, не забывая закусывать и отрыгивать. Не заметить его было тяжело.
Тидрек собрался с духом и похлопал пьяницу по плечу:
— Эй, Кетиль! Одноглазый!
— Э?..
Тот обернулся, тупо вращая опухшим глазом, налитым дурной кровью. В его бороде застряла рыбья чешуя, а нос напоминал гнилую свеклу.
— Чего тебе?
Тидрек рывком откинул капюшон.
— Так ты убил Хильда Хлодисона? — спросил ледяным голосом.
И обрушил железный конец трости на голову Кетиля — так орёл дробит клювом череп горного барана…
Кетиль сидел, не понимая, что произошло, почему так темно и холодно, почему его тело стало вдруг неполушнее камня, и где он уже видел этого наглого бродягу с горбатым носом и бешеными серыми глазами, в которых был свет — беспощадный свет грозы…
А потом упал.
С кровавой дыркой в голове, из которой, точно пена из бочки пива, лез мозг.
И умер — на грязном, заплёванном полу таверны "Котёл Эгира", под ногами пьянчуг.
Все замерли. Хозяин корчмы, Вигги Эйвиндсон, медленно подошёл к мертвому Кетилю, наклонился, словно надеясь увидеть что-то в стекленеющем взоре. Потом поднял взгляд на Тидрека. Кивнул.
И сказал так:
Мало удачи
Единоглазому
Спорить с неробким
Отпрыском Хильда;
Сын за отца
Достойно ответил
Затем помолчал и добавил:
— С возвращением, Тидрек Хильдарсон. С возвращением…
А Тидрек вдруг вспомнил Скара из Бриановой ватаги. "Везёт же мне на одноглазых…"
Эрлинг Всеотец, одноокий бог Севера, услышал ту мысль и кивнул седой головой.
