Джон Норман - Побратимы Гора
— Мы действительно не подходим им для этого, — вздохнула она.
— Я полагаю, что Вы для них абсолютно не привлекательны.
— Но и у нас тоже есть определённые потребности и голод, — пожаловалась она.
— Я уверен, что так и есть.
Мне действительно казалось, что вероятно обычная мужская оценка женщины Ваниямпи, будет несколько поспешной и негативной. Мужчины частенько слишком резки в своих суждениях. Они могли бы получить немало пользы, научившись терпению. Я заметил, что обычно, такие женщины, долго неиспользуемые по прямому назначению, просто жаждут мужской власти над собой, мечтают быть взятыми в руки господина, оказаться раздетыми и брошенными к ногам мужчины. Может оказаться, что именно из них вышли бы самые благодарные и ценные рабыни. Я подозревал, понадобиться гораздо меньшее время для того, чтобы приучить их облизывать и целовать ноги господина, причём горячо, любовно и благодарно, чем для других, более нормальных рабынь.
— Я думаю, если мужчина бы был достаточно доведённым до отчаяния своими желаниями, он мог бы найти нас интересными, — предположила Репа.
— Вполне возможно, — сказал я.
Исследования и случаи их истории подтверждали, что это предположение было верно.
— Наименее желательное, является желаемым в последнюю очередь, — заключила она, с горечью.
— Возможно.
— Это всё настолько нелепо! — воскликнула девушка.
— Что именно?
— Когда я была свободна в Венне, или в другом месте, то я была желанна, но не могла быть получена. Теперь, я — рабыня и могу быть взята, но я не желанна, — объяснила она парадокс произошедшего с ней.
— Я понял, — улыбнулся я.
— Это — новый опыт для меня, когда я никому не нравлюсь, когда меня никто не желает.
— Правда?
— В мою бытность свободной женщиной, я часто думала, что если бы когда-либо я могла стать рабыней, мужчины часто брали бы меня для своих удовольствий, — призналась она.
— Это распространённые отношения с рабынями, — отметил я. — Это было абсолютно справедливое предположение.
— И что я должна была бы бояться только того, что я не смогу достаточно ублажить их.
— Безусловно, это — естественный страх, знакомый всем рабыням.
— Но никогда я не представляла, что меня отправят работать на моих владельцев.
— Конечно, Ты не мечтала, что будешь отпугивать пересмешников от кукурузы, работать в саду, и выкапывать урожай корнеплодов, — усмехнулся я.
— Зато не раз я представляла себе, — сердито заговорила она, — как они принуждали меня к их интимному обслуживанию, заставляя показывать при этом навыки и таланты рабыни.
— Это также возможно. Ты была свободной женщиной, не прошедшей хорошего обучения. Если бы Ты не преуспела, то тебя могли сурово высечь, а то и запороть до смерти.
— Ох! — задохнулась рабыня от испуга.
— Жизнь рабыни существенно отличается от жизни свободной женщины, — напомнил я. — От свободной женщины мужчина ожидает немного, или вовсе ничего. В то время как от рабыни он ждёт, как бы это сказать, всё и даже больше.
— Я понимаю, — прошептала она.
— Свободная женщина может быть бесполезной, и если пожелает, то может считать это достоинством. С другой стороны рабыня, должна быть великолепно привлекательной. Она должна следить за собой во всём, и пользуясь всем своим интеллектом и красотой должна стать внимательным, чувственным, искусным сокровищем своего господина.
— Я хотела бы стать таким сокровищем для мужчины, — призналась она.
Я промолчал.
— Я могу называть Вас «Господин»? — вдруг спросила она.
— Да, — разрешил я.
— Господин.
— Да.
— Когда я ещё была свободна, меня оценили как очень красивую девушку. Более того, это было сказано рабыней, которая была столь же красива, — рассказала она.
— Значимый комплимент, — признал я.
Я вспомнил, как увидел её в первый раз, сидящую на её троне, установленном на высокой повозке, посреди колонны наемников. Тогда она носила одежды сокрытия, но её лицо было спрятано под лоскутком полупрозрачного шёлка, который, по-видимому, намеренно, лишь делал вид, что прячет черты её лица. Я вспоминал, что уже тогда, задавался вопросом, на что она могла бы быть похожей в прозрачных развевающихся шелках порабощенной женщины, или, скажем, раздетой и заключённой в ошейник и цепи, ползающей у ног мужчин.
— Господин, — позвала она.
— Да.
Насколько отлична, та глупая претензия на сокрытие лёгкой прозрачной и блестящей вуали, по сравнению с грубым серым мешком, повязанным сейчас на её голове. Насколько отвратительны были для меня Ваниямпи.
— Уверена, что сейчас я не менее красива, чем я была раньше.
— Возможно, — предположил я.
— И теперь я — рабыня.
— Это точно, — усмехнулся я.
— Имейте меня, — внезапно взмолилась девушка. — Прикоснитесь ко мне. Ласкайте меня. Обнимите меня. Возьмите меня!
— Но Ты — женщина Ваниямпи, — напомнил я, — Ты — выше секса. Таково решение примятое твоими владельцами.
— Я — рабыня, — заявила она. — Я нуждаюсь в прикосновениях мужчин.
— Но Ты была спасена от секса, — заметил я. — Тебе предоставлены честь и достоинство. Ты стала идентичной с определенным видом мужчин. Как предполагается, это именно то, чего Ты хочешь. Предполагается что теперь, когда твоя природа предана и уничтожена, Ты должна быть счастлива и довольна.
— Я несчастна, — заплакала рабыня.
— Интересно, почему?
— Я — женщина, — объяснила она. — Мне необходимо, чтобы мне уделяли внимание как женщине. Утешьте меня. Обнимите меня. Пожалейте меня.
Я промолчал.
— Выпорите меня, ударьте меня, если хотите, только обратите на меня внимание как на женщину. Я — женщина. Прошу Вас, позвольте мне быть женщиной — умоляла меня та, которую назвали Репой.
— Насколько я понимаю, это не разрешено женщине Ваниямпи.
— Я был отправлена к Ваниямпи, — опустила она свою голову, скрытую в нелепом мешке. — Таково моё наказание. Но я не одна из них. Сжальтесь надо мной. Пощадите меня. Я действительно не женщина Ваниямпи. Я — просто женщина. У меня есть чувства женщины. Я хочу женских ощущений. Я нуждаюсь в них. Пощадите меня, Господин!
— Сейчас Ты не кажешься, гордым агентом кюров, — заметил я.
— Я больше не агент кюров. Теперь я — всего лишь рабыня, — признал она.
— И умоляющая рабыня к тому же, как мне кажется, — добавил я.
— Да, — не стала отрицать она. — Я — теперь всего лишь умоляющая рабыня.
Я промолчал.
— Я понимаю, что сейчас я одета не привлекательно, и что моей голове мешок, но под этими вещами, я — женщина, с женскими потребностями и желаниями. Это не может быть скрыто всей ложью и грубой тканью этого мира. Никакое позорное или ущербное одеяние, никакая маскировка особенностей, никакая лживость языка или ума не могут изменить, того, что я — женщина.
