Джон Толкин - Сильмариллион
Так, когда солнце закатилось за море, окончилась битва Нирнаэт Арноэдиад. Ночь пала на Хитлум, и с запада налетела буря.
Велико было торжество Моргота, и все исполнилось так, как он и замышлял, ибо люди убивали людей и предавали эльфов, и страх и ненависть разделили тех, кто мог бы объединиться против него. С того дня эльфы охладели ко всем людям, не считая только Трех Родов аданов.
Владений Фингола более не существовало; сыновья же Феанора бродили, как листья, несомые ветром, войска их были рассеяны, союз распался, и они жили в лесах у подножия Эред–Луин, смешавшись с Зелеными Эльфами Оссирианда, лишенные славы и былого величия. В Бретиле, под защитой лесов, все еще обитали немногочисленные халадины, и вождем их был Ха́ндир, сын Халдира, но в Хитлум не вернулся никто, ни из воинства Фингона, ни из витязей Хадора; не дошли туда вести о битве и судьбе их вождей. Зато Моргот послал туда верных ему людей с востока, отказав им в богатых землях Белерианда, которых они домогались: он загнал их в Хитлум и запретил покидать его. Такова была награда им за то, что предали Маэдроса, — грабить и изводить стариков, детей и женщин племени Хадора. Уцелевшие эльдары Хитлума были угнаны в северные копи и трудились там в рабстве; немногим удалось убежать и скрыться в горах и чащах.
Орки и волки бродили беспрепятственно по всему Северу и заходили все дальше и дальше на юг, в Белерианд, добираясь до самого Нан–татрена, Края Ив, и границ Оссирианда; и не было спасения никому ни в лесу, ни в поле.
Дориат, правда, уцелел, да и чертоги Нарготронда остались сокрытыми; но Моргота они мало тревожили, то ли потому, что он почти ничего не знал о них, то ли потому, что в черных его замыслах час их еще не пробил. Многие бежали в Гавани и нашли убежище в стенах твердынь Кирдана, а мореходы между тем, плавая вдоль побережья, донимали врага молниеносными вылазками. Однако на следующий год, с приходом зимы, Моргот послал войска через Хитлум и Невраст: они спустились по Бритону и Неннингу, опустошили весь Фалас и взяли в осаду Бритомбар и Эгларест. С собою они привели кузнецов, копателей и мастеров огнемечущих орудий, и, как доблестно ни сражались защитники, стены в конце концов рухнули. Гавани были разорены, башню Барад Нимрас обрушили, а подданных Кирдана большей частью убили либо увели в рабство. Многие, однако, взошли на корабль и спались морем: и среди них Эрейнион Гил–Гэлад, сын Фингона, которого отец отослал в Гавани после Дагор Браголлах. С Кирданом уплыл он на юг, на остров Балар, и там находили убежище все, кто ни приплывал туда; держали они также клочок земли в устье Сириона, и множество быстрых и легких кораблей было спрятано там в зарослях и в прибрежных водах, где тростники густы, как леса.
Когда Тургон узнал об этом, он вновь послал гонцов к устью Сириона и попросил помощи у Кирдана Корабела. По его просьбе выстроил Кирдан семь быстрых кораблей, и они отплыли на запад; но не пришли вести на Балар ни об одном из них, кроме последнего. Корабль этот долго скитался в море и, возвращаясь, погиб в буре у самых берегов Средиземья; но одного морехода Ульмо спас от гнева Оссе, и волны выбросили его на берег в Неврасте. Звался он Во́ронвэ и был одним из тех, кого Тургон отправил с вестью из Гондолина.
Теперь в мыслях Моргота постоянно был Тургон, ибо из всех его врагов уцелел именно тот, кого он более всего желал пленить либо уничтожить. Мысль эта тревожила Моргота и отравляла сладость победы, ибо Тургон из могущественного дома Финголфина был сейчас по праву королем всех нолдоров; к тому же Моргот боялся и ненавидел потомков Финголфина, ибо им покровительствовал Ульмо, его враг, а еще из–за ран, что нанес ему своим мечом Финголфин. Из всех его родичей более всего опасался Моргот Тургона, ибо приметил его еще в Валиноре, и, когда бы тот ни оказывался рядом, тень падала на сердце Моргота, предостерегая, что в некие, пока еще сокрытые времена Тургон станет причиной его падения.
И вот к Морготу привели Хурина, ибо Моргот знал о его дружбе с владыкой Гондолина; но Хурин не подчинился ему, а лишь насмехался. Тогда проклял Моргот Хурина, и Морвен, и все его потомство, и прирек им темный и горестный жребий, и, выведя Хурина из темницы, усадил его в каменное кресло на одной из вершин Тангородрима. Волей Моргота он был прикован к этому креслу, и Моргот вновь проклял его и молвил так: «Сиди же в этом кресле и любуйся краями, где лихо и отчаяние падут на тех, кто любим тобою. Ты осмелился насмехаться надо мной и подвергать сомнению могущество Мелькора, Властителя судеб Арды. Так узри же взором моим, услышь моим слухом, и не сойти тебе с места, пока все не придет к горестному своему концу».
Так и случилось; но никто не слышал, чтобы Хурин когда–либо молил у Моргота смерти либо пощады себе и роду своему.
По велению Моргота орки, немало потрудившись, собрали тела всех, кто пал в великой битве, их оружие и доспехи и сложили посредине Анфауглита огромный курган: он был виден издалека. Ход–эн–Нденгин, Курган Убитых, нарекли его эльфы, и Ход–эн–Нирнаэт, Курган Слез. Но среди пустыни, сотворенной Морготом, над курганом этим проросла и поднялась трава; и с тех пор ни одна тварь Моргота не осмеливалась бродить по земле, в которой лежали, рассыпаясь в прах, мечи эльдаров и аданов.
Глава 21 О Турине Турамбаре
Риан, дочь Белегунда, стала женой Хуора, сына Галдора; случилось это за два месяца до того, как он с братом своим Хурином ушел на Нирнаэт Арноэдиад. Когда супруг ее сгинул, она бежала в дебри: Сумеречные Эльфы Митрима пришли ей на помощь и, когда родился ее сын Туор, приняли его на воспитание. Сама же Риан ушла из Хитлума и, придя к Ход–эн–Нденгин, легла там и умерла.
Морвен, дочь Барагунда, была женой Хурина, владыки Дор–Ломина; а сыном их был Турин, родившийся в тот год, когда Берен Эрхамион в лесу Нелдорет встретил Лютиэн. Была у них также дочь по имени Лалайт, что означает Смех, любимица брата ее Турина, но когда Лалайт сравнялось три года, в Хитлум пришло поветрие, порожденное лихим ветром из Ангбанда, и она умерла.
После Нирнаэт Арноэдиад Морвен по–прежнему жила в Дор–Ломине, ибо Турину было всего восемь лет, и она вновь ждала дитя. Недобрые настали дни: предатели, захватившие Хитлум, презирали уцелевших людей из племени Хадора и всячески притесняли, отбирали добро и земли и обращали в рабство детей. Но таковы были красота и величие владычицы Дор–Ломина, что захватчики боялись ее и не осмеливались наложить руку на нее либо на ее домочадцев; меж собой они шептались, что она опасная чародейка, искушенная в магии, и что она в сговоре с эльфами. Все же теперь она была бедна, и никто не помогал ей: лишь Аэрин, родственница Хурина, которую насильно взял в жены изменник Бродда, тайно поддерживала ее; и Морвен опасалась, что Турина отберут у нее и обратят в рабство. Потому ей пришло на ум тайно отослать его и молить короля Тингола дать ему приют, ибо Берен, сын Барахира, был родичем ее отца и, сверх того, другом Хурина задолго до того, как пришла беда. И вот осенью Года Скорби и Слез Морвен отправила через горы Турина с двумя старыми слугами, повелев им, если то будет возможно, отыскать дорогу во владения Тингола. Так начала слагаться судьба Турина, о которой с начала до конца повествует песнь, называемая «Нарн–и–Хин–Хурин», самое длинное изо всех преданий, повествующих о тех днях. Здесь эта история пересказана кратко, ибо связана с судьбой Сильмарилов и эльфов: названа она Повестью о Печали, ибо воистину скорбна, и в ней раскрылись самые лихие дела Моргота Бауглира.
