Джон Толкин - Сильмариллион
Однако Маэдросу пришлось до срока испытать свои силы, еще до того, как осуществились все его замыслы. Хотя все северные земли были очищены от орков, и даже Дортонион на время освобожден, но Морготу стало известно о замыслах эльдаров и Друзей Эльфов, и он сделал все, чтобы охранить себя. Он послал к ним множество соглядатаев и предателей, и им было тем легче, что вероломные люди, заключившие союз с Морготом, хорошо знали тайны сыновей Феанора.
И вот Маэдрос, собрав все, какие только мог, силы эльдаров, людей и гномов, решил двинуться на Ангбанд с востока и запада: замышлял он открыто, с развернутыми стягами пройти через Анфауглит. Когда же, по его замыслу, он выманит войска Моргота наружу, из ущелий Хитлума выйдет Фингон: они рассчитывали, что таким образом силы Моргота попадут как бы между молотом и наковальней и будут сокрушены. Сигналом должен был послужить огонь большой сигнальной башни в Дортонионе.
В назначенный день, на рассвете летнего Солнцестояния, трубы эльдаров приветствовали восход солнца: и на востоке взмыл стяг сыновей Феанора, а на западе — стяг Фингона, верховного короля нолдоров. Со стен Эйтель–Сириона смотрел Фингон на долины и леса к востоку от Эред–Ветрина — там было расставлено его воинство, сокрытое от глаз врага, но Фингон знал, что оно велико. Ибо собирались там все нолдоры Хитлума, и с ними эльфы Фаласа и отряд Гвиндора из Нарготронда. Было там и много воинов–людей: по правую руку стояло доблестное воинство Дор–Ломина и вожди его, Хурин и брат его Хуор, а к ним присоединилось множество лесных людей.
Затем Фингон обратил взгляд на Тангородрим. Вершину скрывала черная туча, и черный дым подымался вверх; и понял Фингон, что восстал гнев Моргота и что вызов их принят. Тень сомненья легла королю на сердце, и он взглянул на восток, надеясь острым взглядом эльфа различить пепел Анфаутлита, вздымающийся из–под ног воинства Маэдроса. Не ведал он, что мешкает Маэдрос, обманутый вероломным Ульдором Проклятым, который ложно предостерег его о нападении из Ангбанда.
Но вдруг несомый ветром клич пролетел с юга от долины к долине, и люди и эльфы изумленно и радостно закричали в ответ. Ибо Тургон, непризванный и нежданный, открыл завесу над Гондолином и вышел с десятью тысячами воинов в сверкающих доспехах, с длинными мечами и лесом копий. И когда услышал Фингон отдаленный, но громкий голос труб брата своего Тургона, тень исчезла из сердца его, а дух воспрял; и вскричал он: «Утулиэ'н ауре! Аийа эльдалиэ ар Атанатари, утулиэ'н ауре! День пришел! Узрите, народы эльдаров и Отцы Людей, день пришел!» И все, кто слышал его могучий голос, эхом отдававшийся в горах, ответили криком: «Аута и ломе! Исчезает тьма!»
Тогда Моргот, которому были ведомы многие замыслы и дела врагов его, решил, что настал его час, и, веря, что его вероломные слуги удержали Маэдроса и предотвратили объединение воинств, выслал к Хитлуму силы несметные (и все же бывшие лишь ничтожной частью того, что припас он к тому дню): одетые в черные доспехи, они не обнажили клинков и потому успели покинуть пески Анфауглита, когда их заметили.
Тогда загорелись сердца нолдоров, и их военачальники хотели ударить на врагов на равнине, но Хурин был против этого и молил остерегаться вероломства Моргота, сила которого была всегда большей, нежели казалось, а цель — иной, чем та, которую он явно преследовал. И хотя сигнала о приближении Маэдроса все не слышали, а в войске росло нетерпение, Хурин настоял на том, чтобы дождаться — а орки пусть разбиваются о скалы, пытаясь до них добраться.
Но предводителю западного крыла Морготова войска велено было любой ценой добиться, чтобы Фингон спустился с гор. Потому он вел войско вперед, покуда его передовые отряды не растянулись перед Сирионом от стен Эйтель–Сириона до топи Серех, где впадает в Сирион Ривил, и сторожевые заставы Фиш она уже видели глаза своих врагов. Но ответа на вызов не было, и притихли орки, взглянули на безмолвные стены и горы, таящие угрозу. Тогда военачальник Моргота вызвал всадников — якобы для переговоров: они подъехали под самые внешние укрепления Барад–Эйтеля. С собой они везли Гелмира, сына Гуилина, витязя из Нарготронда, что был захвачен в плен при Дагор Браголлах: его ослепили. Посланцы Ангбанда выставили его напоказ, крича: «У нас дома такого добра много, только если хотите их застать — поторапливайтесь: когда вернемся, сделаем то же самое». И они отрубили Гелмиру руки и ноги, а напоследок голову — и все это на глазах у эльфов — и бросили его.
На беду на укреплениях стоял Гвиндор из Нарготронда, брат Гелмира. Гнев его вспыхнул яростным безумием, он вскочил на коня, и многие последовали за ним; они нагнали и убили посланцев и врезались в гущу вражеского войска. Видя это, загорелись все войска нолдоров: Фингон надел свой белый шлем, и затрубили его трубы; и внезапно с гор обрушилось все воинство Хитлума. Сверканье нолдорских обнаженных мечей подобно было пламени, объявшему тростник; и натиск оказался так неожидан и яростен, что едва не пошли прахом все замыслы Моргота. Ранее чем войско, посланное им на запад, получило подкрепление, оно было отброшено, и стяги Фингона пересекли Анфауглит и взмыли пред стенами Ангбанда. Впереди всех шли Гвиндор и эльфы Нарготронда, и даже сейчас их трудно было сдержать: они прорвались через врата и перебили стражу на самых лестницах Ангбанда; и Моргот затрепетал на своем подземном троне, слыша, как ломятся в его двери. Но там они попали в западню и все погибли, кроме Гвиндора, которого взяли живым; Фингон же не мог прийти им на помощь. Из множества тайных ходов в Тангородриме выслал Моргот свои главные силы, которые прежде, выжидая, скрывал; и Фингон с большими потерями был отброшен от стен.
Тогда на равнине Анфауглит на четвертый день войны началась битва Нирна́эт Арноэдйад, Бессчетные Слезы, ибо никакая песня и никакое предание не могут вместить всей ее скорби. Воинство Фингона отступало через пески, и в арьергарде его погиб Халдир, вождь халадинов: с ним пало много людей из Бретила, и никогда они уже не вернулись в свои леса. На пятый же день, с наступлением ночи, когда до Эред–Ветрина было еще далеко, орки окружили войско Хитлума; бились до рассвета, а кольцо все сжималось. Надежда пришла, когда поутру услыхали они пенье труб Тургона, ведшего воинство Гондолина: ибо Тургон стоял южнее, охраняя теснину Сириона, и удерживал большинство своих воинов от опрометчивой атаки. Сейчас он торопился на помощь брату: гондолинцы были сильны и одеты в кольчуги, и ряды их сверкали под солнцем, как стальная река.
Фаланга королевской стражи пробилась через ряды орков, и Тургон прорубил себе дорогу к брату; и радостной, говорят, была встреча в сердце битвы Тургона с Хурином, что сражался бок о бок с Фингоном. Тогда возродилась надежда в сердцах эльфов; и именно в этот миг стали слышны трубы Маэдроса, шедшего с востока; и воинство сыновей Феанора ударило по врагу с тыла. Говорят, что в тот день эльдары могли бы даже и победить, окажись все их союзные войска верными: ибо орки дрогнули и натиск их ослаб, а иные уже готовы были бежать. Однако в то время, когда передовые отряды войск Маэдроса обрушились на орков, Моргот выслал свои последние силы, и Ангбанд опустел. Вышли волки, несущие всадников, балроги и драконы, и Глаурунг, праотец драконов. Велики были ныне мощь и ужас Великого Змея, и эльфы и люди дрогнули перед ним: он прошел меж воинствами Маэдроса и Фингона и разделил их.
