Джо Аберкромби - Полвойны
Прошло пять дней с начала осады, и каждый день они лезли на стены. Они шли с лестницами, с ивовыми щитами, укрывавшими от водопада стрел и града камней. Нападали храбро, с яростными лицами и яростными молитвами, и храбро откатывались назад. Они убили немногих из тысячи защитников, но все равно оставляли свои метки. У каждого воина в Оплоте Байла глаза были красными от недосыпа, а лица серыми от страха. Одно дело – встретить Смерть в миг сражения. Но день за днем чувствовать ее холодное дыхание на своей шее – это больше, чем способны вынести люди.
На расстоянии чуть дальше полета стрелы навалили огромные кучи свежевырытой земли. Курганы для мертвецов Верховного Короля. И их все еще копали. Рэйт слышал отдаленные звуки лопат, да какие-то священники напевали на языке южан молитвы южному Единому Богу. Он поднял подбородок и поморщился, почесав шею ногтями. Воин должен ликовать при виде трупов врагов, но в Рэйте ликования не осталось.
— Тебя борода беспокоит? – Синий Дженнер шел мимо, зевая и приглаживая редкие всклокоченные пряди волос, отчего те стали еще всклокоченнее.
— Зудит. Удивительно, как могут изводить всякие мелочи, даже посреди всего этого.
— Жизнь – это череда раздражающих мелочей с Последней Дверью в финале. Мог бы просто побриться.
Рэйт продолжал чесаться.
— Всегда представлял себе, что умру с бородой. В жизни часто так: ждешь-ждешь чего-то, а в итоге одно разочарование.
— Борода – это всего лишь борода, – сказал Дженнер, почесывая свою. – Она греет лицо в метель, и иногда в ней застревает еда. Но я знал одного мужика, который отрастил себе такую длинную, что она запуталась в уздечке. Лошадь протащила его через ограду, и он сломал себе шею.
— Его прикончила его же борода? Неловко вышло.
— Мертвые не чувствуют стыда.
— Мертвые ничего не чувствуют, – сказал Рэйт. – Через Последнюю Дверь ведь обратно не вернуться?
— Может, и нет. Но мы всегда оставляем на этой стороне частичку себя.
— Чего? – пробормотал Рэйт, не особо задумываясь.
— Наши призраки всегда живут в памяти тех, кто нас знал. Тех, кто нас любил, тех, кто ненавидел.
Рэйт вспомнил лицо женщины, освещенное пламенем, блестящие слезы. Он видел его так же ясно, как раньше, несмотря на все прошедшее с тех пор время. Он пошевелил пальцами и почувствовал застарелую боль.
— Тех, кто нас убил.
— Ага. – Синий Дженнер смотрел куда-то вдаль. Наверное, считал своих убитых. – В их памяти больше всего. Ты в порядке?
— Руку сломал когда-то. Так до конца и не зажила.
— Ничего до конца не заживает. – Синий Дженнер принюхался, шумно прочистил горло, пошевелил губами и смачно плюнул за стену. – Похоже, ночью Иллингу представилась Колючка Бату.
— Ага, – сказал Рэйт. С одного бока лагеря Иллинга виднелся обугленный шрам, и, судя по слабому запаху горящей соломы, она прикончила немалую часть его фуража. – Думаю, это было побольнее, чем моя первая встреча с ней.
— Хорошо, когда эта девчонка в друзьях, и очень, очень плохо, когда во врагах, – хихикнул Синий Дженнер. – Она мне нравилась с тех пор, как я впервые пересекся с ней на Запретной.
— Ты спускался по Запретной? – спросил Рэйт.
— Трижды.
— И какая она?
— Очень похожа на большую реку.
Рэйт посмотрел мимо Синего Дженнера, на трухлявую дверь в Башню Гудрун. Из нее только что вышел Ракки, и ветер развевал его светлые волосы, а сам он хмуро смотрел на масштабное рытьё могил.
Дженнер поднял седую бровь.
— Помощь нужна?
— Некоторые вещи приходится делать самому. – И Рэйт похлопал старого налетчика по плечу, когда тот проходил мимо.
— Брат.
Ракки не смотрел на него, но видно было, как дернулась мышца на его виске.
— Брат ли я?
— Если не брат, то выглядишь ты удивительно на меня похоже.
Ракки не улыбнулся.
— Тебе лучше уйти.
— Почему? – Но, уже говоря это, Рэйт почувствовал позади кого-то огромного, неохотно повернулся и увидел, как Ломатель Мечей, ссутулившись, выходит через дверь на свет, за его плечом шел Сорьёрн.
— Смотрите-ка, кто тут расхаживает, – певуче проговорил Горм.
Сорьёрн осторожно пошевелил свой усыпанный гранатами невольничий ошейник.
— Это Рэйт. – Он всегда говорил немного и всегда очевидное.
Горм стоял с закрытыми глазами, слушая отдаленные песни священников Единого Бога.
— Какая музыка может лучше успокоить поутру, чем молитвы врагов об их мертвецах?
— Арфа? – сказал Рэйт. – Мне еще арфа нравится.
Горм открыл глаза.
— Ты и впрямь думаешь, что шутки могут починить то, что ты сломал?
— Они не могут повредить, мой король. Хотел поздравить вас с помолвкой. – Хотя мало какая помолвка могла меньше его порадовать. – Скара будет королевой на зависть всему миру, и она принесет весь Тровенланд в качестве приданого...
— И в самом деле, выгода огромная. – Горм поднял руку и махнул ей в сторону воинов, окружавших их со всех сторон. – Но есть одно маленькое дельце – надо победить Верховного Короля, прежде чем я смогу ее потребовать. Твоя неверность заставила меня поставить всё на хитрость Отца Ярви вместо того, чтобы торговаться о мире с Праматерью Вексен, как планировали мы с Матерью Скаер.
Рэйт глянул на Ракки, но тот смотрел в землю.
— Я не думал...
— Я держу собак не для того, чтобы они думали. Я их держу, чтобы они подчинялись. Мне не нужна дворняжка, которая не прибегает, когда я свистну. Которая не кусает, когда я прикажу укусить. На моем дворе нет места таким ничтожествам. Я предупреждал тебя, что увидел в тебе зерна милосердия. Говорил, что они могут тебя сокрушить. Так и вышло. – Горм покачал головой и отвернулся. – Столько было парней, готовых сто раз убить ради твоего места, а я выбрал тебя.
— Печально, – сказал Сорьёрн, а потом, насмешливо глянув на прощание, пошел по дорожке вслед за своим господином.
Рэйт стоял в тишине. Было время, когда он почитал Гром-гил-Горма превыше всех людей. Его силу. Его безжалостность. Он мечтал быть таким же.
— Трудно поверить, что я когда-то искал себе место подле этой сволочи.
— В этом разница между нами, – пробормотал Ракки. – Я его всегда ненавидел. А вот и еще различие. Я знаю, что он мне все еще нужен. Какой теперь у тебя план?
— Не сказал бы, что работаю по плану. – Рэйт хмуро посмотрел на брата. – Нелегко убить того, кто не сделал тебе ничего плохого.
— Никто и не говорил, что будет легко.
— Ну, это легче, если не тебе это делать. Похоже, тебе все время хочется, чтобы было сделано что-то трудное, – бросил Рэйт, пытаясь приглушить голос и опустить кулаки, – но только чтобы это делал я!
