Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ

Так долго я проспала, что закончили мы завтрак уже к полудню. Джервон привел коня. Значит, Элин взял второго! Такое даже не могло прийти мне в голову, и поведение брата стало казаться мне все более странным.

Я не стала противиться, когда Джервон настоял, чтобы я села в седло. Но решила, что мы будем ехать по очереди, как подобает друзьям.

И все же в пути только об Элине думала я. И только о том, как он бросил нас. Должно быть, ум его был порабощен теперь одной лишь мыслью о молодой жене. И если Бруниссенда столько значила для него, только рядом с ней мог надеяться он вновь обрести безопасность. Нет, чем бы ни было вызвано это поспешное бегство, следствием колдовства оно было, а не отсутствием братских чувств и благодарности.

А потом я подумала об Элине-мальчике, вспоминая все то, что прежде принимала как должное, не колеблясь. И вдруг появилось предчувствие нового испытания. Почему и откуда возникло оно, я сказать не могла. Но ни одна искушенная в тайных науках Мудрая не станет пренебрегать предчувствием.

Никогда не интересовался Элин знаниями Мудрых. Всегда, теперь припоминала я, избегал даже разговоров о них. Хотя давала я обеты молчания, но о многом было позволено говорить, и полезными для него же могли оказаться эти познания. Но не любил он, когда я показывала при нем свое умение.

Странно, но он никогда не жалел, что вместе учились мы искусству фехтования. Скорее братом была я ему, и мне это нравилось. Но только начну я рассказывать, что нужно нам с Ауфрикой, – и он сразу же старался улизнуть. И все же при расставании согласился ворожить над чашей. Впервые в жизни, насколько я знала, участвовал он в колдовстве.

Мы знали судьбу нашей матери, знали, что просила она сына, знали и у кого просила. Знали, что рисковала она самой жизнью. Но сотворила чашу и выпросила сына. А в последний миг попросила еще и о дочери и с радостью заплатила за нее жизнью.

И не как обычные дети были мы зачаты, с магии начались обе наши жизни. Не ее ли страшился Элин?

Часто бывала я вместе с отцом и Элином, но проводила время и по-другому, и никогда отец мой не спрашивал о моих занятиях. Теперь, годы спустя, поняла я, что не хотел и он знать о другой стороне моей жизни. Словно… словно это было какое-то уродство.

Глубоко вздохнула я, понимая теперь по-новому отношения с отцом и братом. Неужели была я им неприятна и они стыдились меня, стыдились моей Силы?.. Они, отец мой и брат, смотрели на меня как на меченую… на урода?

– Нет! – громко сказала я.

– Что «нет», госпожа?

Удивленно посмотрела я на Джервона, шедшего у стремени, и задумалась. И хотела я спросить его, и боялась спрашивать. С трудом наконец решилась я на это, понимая, что ответ Джервона поведает мне и о причинах бегства Элина.

– Джервон, ты знаешь, кто я? – спросила я напрямик, только, быть может, дрогнул слегка мой голос – ведь все решал его ответ.

– Дева-воительница, что повелевает людьми, тайными Силами, – ответил он.

– Да, конечно, Мудрая. – Уж от него-то не лести ожидала я, привыкшая к схваткам с невидимым.

– Но ведь вы служите только добру… Что вас гнетет, госпожа?

– Иначе, друг мой, думают люди, и считают они, что служение наше – не добро, а если иногда передумают, то ненадолго. А я – Мудрая от рождения, без моего знания не жить мне, и никогда не будут ко мне относиться по-другому, всегда будут смотреть искоса.

– Элин тоже?

Умен был он, даже слишком. А может быть, по словам прочел он мои думы. Но коли уж так получилось, зачем же скрываться и дальше?

– Может быть… Не знаю.

Надеялась ли я, что он станет разубеждать меня? Если и да, то надеждам моим не суждено было сбыться. Подумав, он ответил:

– Что ж, если так, то многое становится понятным. И, попавшись в такие сети, меньше всего хотел он, чтобы кто-нибудь, даже сестра, своим видом напоминал об этом…

Я взяла в руки поводья.

– А разве ты, мечник, считаешь иначе?

Джервон прикоснулся к рукояти меча:

– Вот мое оружие, моя защита. Меч мой из стали, и я могу взять его, и другие мужчины увидят его в моей руке. Но есть и иное оружие, теперь я видел и его. Бояться ли мне вас, коситься ли в сторону, если ваше оружие не из металла и не видать его глазом? Все искусства войны в свою меру узнал я, знаю и кое-что о путях мира. Всему этому научился я, как и вы изучали свои науки. Может быть, не дано мне понять их, но и мои познания для вас будут непонятны. Что сравнивать разное: среди путей мира ваш путь – исцеление, а битвы с исчадьями – ваша война. И потому без страха и отвращения гляжу я на вас и на дела ваши.

Так ответил он на мои мрачные думы.

Но если Элин думал иначе, что же ждало меня впереди?

Конечно, могла я вернуться в ту безымянную долину, где оставались еще люди Уорка. Но кому я нужна там? Только Ауфрике. Да и та, отправляя меня в дорогу, знала я, надолго со мной распростилась. Не было в этом селении дел для двух Мудрых. Все, что могла, она и так сделала для меня. А теперь я выросла, Сила моя окрепла. Птенца-слетка не запихнуть назад в скорлупу.

Крепость Фроме? Но и там мне нечего делать. Не было для меня в Бруниссенде загадок, как стекло была она прозрачна перед моим взглядом. Еще со своей дамой могла бы она ужиться, но жить под одной крышей с Мудрой, да к тому же сестрой ее мужа, – тут будут не только косые взоры.

Но если нет мне пути ни назад в свою долину, ни в крепость брата, куда же направиться мне? Удивленно оглянулась я, показалось мне в этот момент, когда все стало ясным, что несет меня неизвестно куда и страна эта тоже не желает меня принимать.

– Может, повернем? – Джервон словно прочитал мои невеселые мысли.

– Куда же тогда? – В первый раз ожидала я решения воина, не зная сама, на что решиться.

– Я бы сказал, куда угодно, только не в крепость! – Твердым и четким было его решение. – Если вы хотите – заедем, убедимся, что Элин вернулся, погостим, но недолго.

Я согласилась – у меня оставалось время подумать о будущем.

– Что ж, в ложбину Фроме… Быстрее приедем – быстрее уедем!

Двигались мы по понятной причине не быстро. Около полудня встретились нам посланцы Элина. Хотя и с почтением обращались с нами они, но Элина не было среди них.

Вечером, после восхода луны, въехали мы в крепость. Меня провели в гостевую палату, где уже ждали служанки с дымящимся чаном теплой воды, чтобы смыла я дорожную усталость. Ждала и кровать, подобной которой мне не доводилось видеть. Но спалось мне в эту ночь хуже, чем вчера на голой земле, – так беспокоили меня невеселые думы.

Утром, когда я встала, служанки подали мне роскошное платье, какое приличествовало даме Вестдейла. Но я попросила свою кольчугу и дорожное одеяние. Смутились служанки, и я узнала, что приказала госпожа Бруниссенда уничтожить мою одежду, словно то были лохмотья.

Попросила я, и принесли мне другую одежду, новую, но мужскую. Брат ли послал ее, не знаю… Оделась я, сапоги натянула, надела кольчугу, пояс с ножнами, в которых покоился изуродованный меч, сокрушивший проклятие. Оставила в комнате плащ, вьючные мешки и походный ранец. А брат, мне сказали, все еще был со своей госпожой… И послала я известить их о моем приходе.

Второй раз попала я в роковую комнату. Охнула Бруниссенда, увидев меня, и схватила Элина за рукав. Не в броне был Элин, в шелковом одеянии. Хмурясь, смотрел он на меня, а потом нежно отвел ее руку и шагнул мне навстречу, мрачнея:

– Почему ты одета так, Элис? Неужели трудно понять, не по силам Бруниссенде видеть тебя такой.

– Такой? Но другой я никогда не была, брат мой. Или ты забыл?..

– Ничего я не забыл! – гневно крикнул он в ответ. И за гневом его скрывалось желание побыстрей отделаться от меня.

– Прошу у тебя, Элин, только коня. Я не собираюсь путешествовать пешком, а долг за тобой все-таки есть.

Облегчение появилось в его глазах.

– Куда ты поедешь, обратно в Уорк?

Я пожала плечами, но не ответила. Если он хочет верить в это, пусть верит. До сих пор не могла я постигнуть глубину пропасти, что внезапно возникла между нами.