Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ

– Коллард, как ты сумел сотворить такое? Подобной работы я никогда не видел. Даже в лавках заморских купцов возле брода у Твая… До этого… раньше ты никогда не делал ничего подобного.

Перед безмолвной маской слова эти, казалось, не имели значения. Словно бы говорил он не с сыном, а с существом мерзким и странным, какие, по слухам, плясали в известные дни у заклятых камней, куда добродетельные люди не ходят.

– Я не знаю, – проскрежетал в ответ голос, лишь слегка похожий на человеческий. – Они возникают в моей голове… а потом я их делаю.

Коллард повернулся, чтобы уйти, но отец схватил его за рукав:

– Ты оставил свою выручку…

На столе лежали заморские монеты (их можно было обменять на добрый металл или товары), кусок пурпурной ткани и две резные рукоятки для ножей.

– Оставь их себе. – Коллард попытался вырваться, но резкое движение заставило его опереться на стол. – Зачем такому, как я, это добро. Платить за невесту мне не придется.

– Но почему же в таком случае ты так торговался с купцом? – вмешался наблюдавший за всем Арнар.

Его слегка задело, что его младший брат, к тому же в прошлом обещавший не больше его самого, вдруг изготовил такие ценные вещи.

– Не знаю. – Коллард снова повернулся, на сей раз лицом к брату. – Наверно, мне просто хотелось узнать им цену. Но теперь, отец, ты напомнил мне еще об одном долге.

Он взял со стола кусок ткани и маленькую золотую монету с приваренным ушком, чтобы ее можно было носить на шее.

– Мудрая сделала для меня все, что могла. – А потом добавил: – Что касается прочего, пусть это будет мой вклад в хозяйство, раз не могу я зарабатывать себе на пропитание в кузнице.

В сумерках принес он свои дары Шарване. Она молча глядела, как он раскладывал на столе ткань и доставал монетку. Маленький дом ее весь благоухал травами и отварами из них. С полки над головой мальчика поглядывала вниз сова с прибинтованным к щепке крылом; прочая прирученная мелкая живность попряталась с его приходом.

– Она готова… – Женщина подошла к шкафчику, достала из него другую маску. Она была еще более гибкой и удобной.

Коллард задумчиво потрогал ее.

– Хороший пергамент, выделанный, – пояснила она, – годен в любую погоду, думаю, тебе в ней будет удобнее. Примерь. Ты работал?

Из бокового кармана достал он свою новую вещь. Очень понравились утром фигурки купцу, но неизмеримо больше возжелал бы он эту. Крылатая женщина широко распростерла руки вверх, к небу, словно собиралась взлететь, устремившись к тому, что давно уж искало ее сердце. Словно кованый меч средь грубых поковок была бы она рядом с теми фигурками.

– И ты видел ее? – Шарвана протянула руку к фигурке, но не дотронулась до нее.

– Как и все остальное, – проскрипел Коллард. – Как всегда. Я вижу сон, потом просыпаюсь. И оказывается, могу сделать то, что видел во сне. Мудрая, если ты мне настоящий друг, дай что-нибудь из своих снадобий, чтобы я видел сны и не просыпался!

– Ты ведь знаешь, что на это нет у меня права. Иначе способность врачевать отнимется у меня, словно вода утечет меж пальцев. Но знаешь ли ты, что и зачем тебе снится?

– Знаю только, что вижу я не Долины, не нынешние Долины по крайней мере. Может ли человек видеть во сне давнее прошлое?

– Человеку снится обычно только свое прошлое. Но если дан ему такой Дар, может он во сне проникнуть и в минувшее, за пределы своих воспоминаний…

– Дар! – ухватился Коллард за слово, будто издевкой прозвучавшее в ее устах. – И это Дар!

Она перевела взгляд на крылатую фигуру:

– Коллард, разве сумел бы ты раньше делать такое?

– Может, и сумел бы. Но видеть перед собой только собственные руки… Все отдал бы я за прямую спину и лицо, что не испугает женщину.

– Ты никогда не разрешал мне заглянуть в твое будущее…

– Нет! И не разрешу! – крикнул он. – С моей-то рожей заглядывать в будущее? А что касается прочего – снов и фигурок, что привиделись мне… Тогда, в кузне, я имел дело не с обычным металлом. Должно быть, какие-то чары были на нем. Ведь торговец смолчал об этом, да так и не вернулся, спросить не у кого.

– И я так считаю, – сказала Шарвана. – Купец добыл его из Места Древних. И у них были войны когда-то, только бились они не мечами, не копьями и не стреляли из арбалетов, иным, неизмеримо более грозным было их оружие. Похоже, торговец проник в какую-то древнюю крепость и привез к нам остатки чего-то подобного.

– Ну и что? – спросил Коллард.

– А то… если человек любит что-то, какую-то вещь, бережет, носит ее с собой, что-то вроде собственной жизни в ней возникает и длится долго, не одно лето. И если остатки этих чувств, этой жизни попадут в открытую беззащитную душу…

– Понимаю. – Коллард забарабанил пальцами по чисто выструганному дощатому столу. – Значит, пока я был без сознания, я был открыт и чья-то память вошла в меня?

Шарвана утвердительно кивнула:

– Именно! Может быть, тебе снятся Долины, какими они были до прихода людей.

– И что же хорошего в этом?

– Не знаю. Но используй же это, Коллард, используй! Если ты отступишься от этого Дара, его отберут у тебя и мир станет беднее!

– Мир? – Он и не думал смеяться. – Хорошо, я могу делать их на продажу. И если я заработаю себе на хлеб, никто не будет мне нужен. Ведь и юнцу следует знать, что жизнь – скорбный путь и никто не ждет тебя у окна.

Шарвана молчала. Внезапно протянув руку, она поймала его ладонь, прежде чем сумел он ее отдернуть, и развернула к свету. Он хотел высвободиться – куда там… С силой молотобойца она пригвоздила его руку к столу, потом склонилась над ладонью, рассматривая знаки судьбы.

– Молчи, не говори ничего! – закричал он.

Сова шевельнулась, махнув здоровым крылом.

– Разве я что-нибудь говорила? – удивилась Мудрая. – Будь по-твоему, Коллард. Я ничего тебе не скажу.

И выпустила руку.

Он неловко потирал ладони, словно пытаясь стереть с них какую-то отметину, оставленную взглядом Мудрой.

– Мне надо идти. – Коллард схватил пергаментную маску. Он примерит ее только дома, где никто не увидит его лицо, пока он будет без маски.

– Иди с благословением этого дома, – по обычаю своего народа попрощалась Шарвана, и эти слова все же приподняли ему настроение.

Время шло. В хижину Колларда никто не захаживал, а он никого и не приглашал к себе, даже отца. Торговцы тоже не заходили в селение. Взамен пришли вести из-за пределов долины, из большого мира, казавшегося подчас людям Гхилла творением сказителей.

Повенчался лорд Вескис, и у второй жены его, кроме мужа, появилась еще дочь, хотя мало кто слышал о ней в то время. Но теперь говорили повсюду, до самых дальних селений.

Как-то раз в крепость въехали всадники, и в средней башне закипела работа. Оказалось, что Вескис посылает свою дочь, госпожу Гиацинду, в деревню, на воздух, так как плохо ей в городе.

– Плохо ей! – Шедший к колодцу Коллард невольно замер в полутьме. Пронзительный голос его невестки Никалы доносился из дома. – Дама Матильда мне все так сама и сказала, когда я помогала ей менять камышовую подстилку под коврами. Да молодой госпоже лучше-то никогда не было, оказывается, вся она скрюченная, и личико у ней, как у ребенка, а не у девушки на выданье. И никто не позарится на нее, если только наш господин не озолотит будущего зятя. А причиной всему, сказала дама Матильда, новая госпожа Гвеннан. Не хочет она, чтобы дочь его была с нею; все твердит, что не может вы́носить своему господину стройного сына, если ей в замке повсюду будет встречаться эта горбунья.

Коллард бесшумно поставил ведерко на землю и подошел чуть ближе. Впервые за столько лет шевельнулось в нем любопытство. Он ждал, что еще скажет Никала.

Она и впрямь заговорила вновь, хотя более в ее словах ничего существенного уже не было, а потом Бросон захотел подогретого эля, и она отправилась греметь горшками у очага. Оказавшись в своей хижине, Коллард не принялся, как обычно, за инструменты, но долго глядел на огонь в очаге. Сняв маску и отложив ее в сторону, слово за словом припомнил он все, что удалось ему подслушать.