Дмитрий Таланов - Локумтен
Отец Доминик взвыл, очнувшись ото сна:
— Пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва твоя созрела!
Филь затрепетал как под зимним холодным дождем. К нему и Ирению подскочили монахи и грубо заломили им руки за спину. Отец Николай, с сомнением глядя на обоих, произнес задумчиво:
— Отец Даламау, я не отрицаю присутствие злого духа в этих двоих. Но не будет ли экономней для разума предположить, что они не бесы, а обычные как мы люди из плоти и крови?
Монахи резво поволокли пленников к выходу.
— Вот мы и проверим, что у них за плоть и что у них за кровь, — ответствовал отец Даламау. — А вы возвращайтесь лучше в Париж! С вашими учеными оборотами там самое место.
— 25 —
«Бедная Эша! Только от полного отчаяния она могла кинуться за помощью к тому, кого не переносила всей душой. Этим она всех нас удивила, но больше всего мать. Возможно, тогда она и поверила, что ее дочь стала взрослой, когда Эша впервые сумела переступить через себя...»
Габриэль Фе, Детские воспоминания,
из архива семьи Фе
Филь плакал, забившись в угол тесной сырой камеры. Здесь не было ни соломы, ни окна, и царила кромешная тьма. Мальчик клял себя за то, что не заставил Эшу вернуть их назад сразу, как увидел, куда они попали. Черт бы с ним, с одним процентом жизни! Теперь у них заберут ее всю.
Его слезы были злые и жгучие. Филь размазывал их руками, приказывая себе не реветь, но не мог остановиться, потому что слишком большую глупость он совершил. Он был страшно зол на себя, и одновременно ему было себя очень жалко.
В двери неуверенно заскрежетал ключ.
— Эша! — подняв голову, прошептал Филь с надеждой.
Но это была не она — с факелом в руке на пороге стоял отец Николай.
— Овцы как взбесились, собаки неспокойны, — без вступления, ровно сказал он. — Ваших рук дело?
Филь глянул на него из угла. Его слезы мгновенно высохли — проем двери позволял проскочить мимо ученого типа. Но тут проем загородил толстожопый отец Доминик с дубинкой в руке. Уставясь на мальчика, он похлопал ею по своей ладони. В тесной камере сразу стало нечем дышать.
— Смени подштанники, смердишь ведь, — не выдержал Филь вони.
— Человек, подвергшийся омовению, пусть невольно, соприкасается с грехом и пороком, — заученно пробасил отец Доминик.
Отец Николай поднял факел повыше и шагнул в камеру.
— Мое имя Николай Эймерик, — проговорил он размеренно. — Я хочу подать апелляцию верховному квалификатору в Сарагосе, чтобы изменить способ, каким следует производить против вас дело. С юридической точки зрения важно ведь не зловредительство колдуна, а характер его связи c дьяволом и выяснение, требует ли колдун от дьявола того, что по учению доступно исключительно Богу. Вы требовали такого от своих демонов?
Филь, почуяв надежду, ответил:
— Я с ними не разговаривал, лишь убивал. — Он показал на Арпонис, торчавший у отца Николая за поясом. — А нас что, отсюда выпустят?
Передав факел пахучему брату, отец Николай вытянул Арпонис из-за пояса.
— Нет, — покачав головой, сказал он, внимательно разглядывая инкрустацию на жезле. — Но у вас будет шанс умереть с чистым сердцем, не озлобленным неправедным приговором.
«Что поленом об голову, что головой об полено,» — опять приуныл Филь. Отец Николай, словно случайно, направил Арпонис на мальчика и вдавил в жезл палец.
— Ничего не выйдет, — произнес Филь злорадно. — Нужен настоящий демон, тогда сработает. Да и надо знать, куда жать.
— Ты знаешь?
Филь дернул плечом:
— Попробуйте значок греческой дельты, это чтобы убить. Или «стрелка», чтобы обнаружить демона. А еще проще, гляньте на набалдашник. Если глаза собаки светятся, значит поблизости демон.
Отец Николай перепробовал всё сказанное и несколько разочарованно произнес:
— Ничего не происходит.
Не упустив возможности взвыть, отец Доминик вздернул к потолку дубинку с факелом:
— Поворотитесь к лику светлому, многообещающему и грозному те, кто сражен в Армагеддоне!
Отец Николай поморщился. Филь спросил:
— Что с ним, чего он такой? Он, по-моему, ненормальный!
— Его в детстве забыли на кладбище, — сказал отец Николай. — После этого он поступил в послушники.
Отец Николай собрался уходить, и тут ухо Филя уловило где-то далеко в подземелье смешок, от которого у мальчика ёкнуло сердце. Только бы эти двое перед ним не обернулись раньше времени!
— А потом чего? — быстро спросил он. — Ну, поступил и что?
— Да ничего, — ответил отец Николай. — Уже через два года он снова говорил.
Мужской голос позади него произнес энергично:
— Отдай дубинку. Дубинку отдай, говорю!
За отцом Домиником выдвинулся из полутьмы рослый монах. Он был так задрапирован в плащ с капюшоном, что из него торчал только его нос. Из-за спины его выглянул еще один монах, поменьше и потоньше.
Отец Доминик подпрыгнул и резво обернулся вместе с отцом Николаем.
— Сгинь, черт! — взвизнул отец Доминик. — Тьфу, попутал, испугал!
Монах потянул за узел веревки на поясе, повел плечами и его плащ свалился с него. Филь выпучил глаза — под плащом оказался сердар, во всей красе, с двумя Арпонисами на поясе и мечами за спиной. Он был в привычной для сердаров одежде, и только ноги его были обуты в монашеские сандалии.
— Сейчас, — произнес он скупо. И так двинул коленом по брюху монаха, что тот охнул и в корчах согнулся на полу. — А ты, брат, стой, где стоишь, и тебе ничего не будет, — предупредил он отца Николая. Тот лишь кивнул, не сводя потрясенных глаз с двух потертых Арпонисов, сравнивая их украдкой со своим.
Сердар с прищуром огляделся. У него были длинные русые волосы до плеч и серые глаза, окаймленные такими ресницами, каких Филь никогда еще не видел у мужчин. Снисходительная ухмылка не покидала его губ.
— Что-то ты совсем плох, приятель, — сказал он Филю, разглядев на лице мальчика высохшие следы от слез. — А ну, пойдем! Больше тебе здесь ничего не грозит.
Перебравшись через отца Доминика, к Филю метнулся второй монах.
— Эша! — сжав тонкую фигурку в обьятиях, выдохнул Филь.
— Прости, что несколько задержалась, — сказала она, когда он ее отпустил. — Необходимую помощь найти было непросто!
Она тоже собралась скинуть с себя плащ, но сердар заметил это и погрозил ей пальцем.
— Я же сказал, только за стенами, а то ты будешь представлять собой хорошую цель!
Эша насупилась и спросила с вызовом:
— А ты не будешь представлять?
— Я — это не ты!
