Стеф Свэйнстон - Год нашей войны
Затем она снова превратилась в оскал. Правой рукой он схватил ту руку Молнии, в которой тот держал меч, и сжал ее. Стрелок надавил посильнее, и из-за уха Тумана потекла тоненькая струйка крови. Это была схватка характеров. Мускулистая рука Молнии мелко дрожала от напряжения, а на толстой руке Тумана вздулись вены. Лучник выронил свой меч, и, аккуратно съехав со стола, Волнорез ногой прижал к полу оба клинка. Затем он поднял шпагу. Я обратил внимание: костяшки пальцев на той руке Молнии, в которой он сжимал меч, все еще оставались белыми. Он прищурился, увидев, что Туман стоит наготове с оружием.
— Волнорез?.. — Мой голос прозвучал жалко.
— Убирайся прочь, грязный бродяга, — угрожающе прорычал он.
Я так и сделал.
Скользя сапогами по обледеневшим булыжникам, я выбежал во внутренний двор. В центре темной площади я расправил свои еще более темные крылья и, напрягшись, поднялся к своему окну. Ставни оказались закрыты. Я распахнул их ударом ноги и опустился на подоконник. Комната показалась мне какой-то особенно неопрятной и нежилой. Единственным звуком, нарушавшим тишину, был легкий стук падавших на пол капель воска, отчего тут и там образовались похожие на сталагмиты голубые наросты.
— Терн! — позвал я. — Терн! Губернатор Роута? А, черт.
В записке, лежавшей на каменной доске над потухшим очагом, жена сообщала, что уехала в Хасилит. Она намеревалась обратиться к губернатору с просьбой принять беженцев, заполонивших ее поместье, с тем условием, что она будет продолжать оказывать всяческую помощь.
Я глотнул выдохшегося вина, внезапно осознав, что все еще держу в руках бутылку. Потенциальное оружие. То есть там, в зале, у меня все время было при себе оружие. Не очень, конечно, подходящее против этих авианских лордов, подумал я и захихикал.
Я только один раз в своей жизни резал человека битым стеклом, и в тот раз это тоже был богатый лорд. Дело было еще в Хасилите. Тогда я покинул бар уже при свете луны и неторопливо брел к дому по грязным улицам Галта. В конце концов я понял, что меня кто-то преследует. Я был очень наивным и почувствовал неладное, только когда уже дошел до Опаленной улицы. Аптека была совсем рядом: я видел складочки на свернутом на ночь навесе перед входом. Я не мог рисковать, пытаясь добежать до своего жилища и скрыться там, ибо если преследователь был из банды Фелиситии, то последний мог узнать, где я живу. Поэтому я прошел чуть дальше и свернул за угол. За баром «Кентледж» пьяницы наблевали столько, что казалось, еще чуть-чуть и тротуар просто разъест. Я взял первую попавшуюся бутылку из мусорного ведра, разбил ее и остался ждать.
Из-за угла показалась фигура, и я сразу же прыгнул, пытаясь дотянуться до горла. Но это мне не удалось, и тогда я прижал «розочку» ко рту преследователя. Если бы я немного повернул ее, то она раскроила бы кожу вокруг рта, подобно резаку для леченья.
— Кто ты такой? — заорал я.
Ярость — это главное чувство, которое я помню из тех времен.
— М-м-м!
— Ах, черт.
Я осторожно убрал бутылку — мои пальцы были настолько напряжены, что она едва не лопнула, — и поймал на себе спокойный взгляд Фелиситии. По его лицу струилась кровь из многочисленных порезов, своим расположением напоминавших усы и маленькую бородку. Фелисития сомкнул губы, подобно тому, как это делают женщины, только что накрасившиеся помадой, и расплылся в широкой кроваво-красной улыбке.
— Прекрасно, мой воинственный юноша, — промолвил он. — Ты действительно нужен бандам Восточного берега.
У Тумана и Молнии таких воспоминаний быть никак не могло, но тогда даже трудно представить, какие же у них были. Я подошел к единственному чистому столу и разжег фитиль над дистиллятором, предварительно удостоверившись, что воды и листьев папоротника в резервуаре достаточно. Есть определенный набор действий, которые я произвожу машинально каждый раз, когда вхожу в эту комнату. Я не мог успокоить старших эсзаев. Я в самом деле бесполезен. Молния постоянно использовал Тумана в качестве примера, когда обучал меня боевым искусствам, то и дело отсылая к примерам его глупости и недальновидности.
— Защищай свои зубы, пальцы, глаза. Эти органы не вырастут у тебя еще раз. Ты наверняка не хочешь жить без них, подобно Туману, рука которого попала в якорную цепь — давно, когда он был еще обычным моряком.
Я сел за свой рабочий стол и принялся переписывать приказы, заверяя их печатью Замка в виде солнца.
Несколькими письмами позже — подсознательно я все это время контролировал процесс — звук при падении капель в маленькую стеклянную емкость изменился. Сие означало, что теперь у меня есть целая доза. Игла скрипнула по стеклу, когда я втянул еще теплую жидкость в шприц. Перевязав руку кожаным ремешком, я укололся в самую толстую вену.
Усталость исчезла. Я вернулся к столу и сел. Дурь все же полезна для работы. Иногда полезна. Твердой рукойпродолжил заниматься приказами, которые Сан велел мне разослать. Через четверть часа приход начал угасать, однако желание принять еще я сумел отогнать. А потом пошел и вмазался еще раз. Эх, хотел бы я иметь такие вены, как у Морехода. На некоторое время я полностью сосредоточился на буквах. У меня есть теория, что каждый человек в мире получает за свою жизнь пятнадцать минут экстаза. Кроме меня — я получаю его каждый вечер.
Со второй вершины сорвался так резко, что не смог преодолеть расстояние между столом и кроватью. Вместо этого я опустился на пол и уставился в пространство, кажется, на лес за окном. На меня накатила невыносимая усталость. Стекла были покрыты тонким ледяным узором, походившим на извивающиеся ветви сколопендиума. Они переплетались друг с другом, изворачивались и шевелились. Они были словно пушистые девчачьи крылья. Вот бы Терн оказалась здесь. Шедевры, созданные морозом, медленно меняли цвет — сначала они стали темно-серыми, а потом настолько ярко-голубыми, что начали резать глаза. Я был запутан. Лед — белый. Синий — это не белый… Голубое означает небо… Днем… Днем. Конечно. Мне лучше отправиться в кровать.
Чья-то рука осторожно потрясла меня за плечо. Я каким-то образом догадался, что она лежала на нем уже некоторое время. Я собрал все силы, что у меня еще оставались, и открыл глаза. Пряжка ремня Молнии. Мой взгляд пополз вверх и остановился на его круглом лице и волосах цвета выгоревшего песка. Зимы Равнинных земель плохо сказывались на его загаре.
— Доброе утро. — Приветствие почему-то получилось на скри, подумав, я повторил его по-авиански.
Я поскреб щетину и понял, что мне необходимо привести себя в порядок.
— Дверь была открыта. Я постучал, но ответа не было. Здесь холодно, — заметил он.
