Андрей Стерхов - Быть драконом
— В том всё и дело.
— А подкинуть нельзя?
— Как?
— Ну оставить где-нибудь его вещички. К примеру, на пустыре. Найдёт.
— Найдёт, конечно. Но только раньше какой-нибудь пацан найдёт. А потом напишут в газетах, что от рук маньяка пала очередная жертва. Ты этого хочешь?
— Нет.
— Вот то-то. Нет, тут даже не вопрос — надо лично. Из рук в руки. Если у него есть руки, а нет — так в зубы. Зубы-то у всех…
— И когда стыковка на орбите?
— Если он меня сам раньше не найдёт, то, думаю, завтра организовать. На рассвете.
— До первых лучей?
— Это уж как получится.
— Неужели, настолько силён, что и на свету балует?
— Настолько. Как любит говорить Чубайс, беспрецедентно.
— Не ровен час, развоплотит он тебя, — заволновался Ашгарр. — У тебя же Силы ноль.
— Ты же знаешь, я вёрткий, — сказал я как можно беззаботнее. — Просто так не дамся.
— Может, с тобой пойти?
— А толку? Ты же, как и я, пустой.
И эта была правда. Горькая, но правда. Больше Ашгарр ничего не сказал, лишь плечами пожал, дескать, поступай, как знаешь. Не мальчик.
— Если что, о Саиде позаботься, — напоследок сказал я.
Ашгарр кивнул.
— Квартплату внёс до конца года.
Ашгарр ещё раз кивнул.
На том наш разговор и закончился.
Я ополоснул свою полулитровую боевую кружку с трещиной возле дужки в виде буквы «Л» и поплёлся в конуру. Свет включать не стал, но прежде чем запрыгнуть в гамак врубил Гребенщикова.
За день набегался так, что едва голова коснулась подушки, сразу стал засыпать. Правда, ещё слышал, как Борис Борисович дрожащим голосом пропел:
Ты — животное лучше любых других,
Я лишь дождь на твоем пути.
Золотые драконы в лесах твоих,
От которых мне не уйти.
А потом уже ничего не слышал. Подумал: «Правильно, что Путин ему орден дал» и тут же уснул.
Снилась мне Лера.
Нет, никакой эротики. Ничего такого. Шёл самый обыкновенный чёрно-белый бред. И на этот раз он заключался в том, что моя отважная помощница на полном серьёзе учила меня, как проигрывать на DVD-плэйере старые виниловые пластинки. Она достаточно подробно и терпеливо объясняла: вот, шеф, пластинка, вот тут лоток, тут нажимаем, отсюда выезжает, аккуратно кладём, включаем, слушаем. Самое смешное, что огромная пластинка действительно умещалась на заточенный под маленький оптический диск лотке.
Чистой воды бред.
Трудно сказать, из каких кусочков пережитого собралась мозаика этой галиматьи, но одно точно — в реальной жизни я часто досадую, что старые виниловые диски пылятся на антресолях, а не крутятся на стареньких патефонах и радиолах. По сердцу мне эти чёрные блестящие блины. Радуют душу. А потому что живые. Иной раз достанешь из потускневшего конверта, проведёшь ладонью по шершавой глади, почувствуешь всем своим естеством каждый бугорок, каждую впадину, каждую царапину, и возрадуешься. Уж больно похоже на кожу дракона в истинном его обличии. До умопомрачения похоже.
И я так скажу: виниловые борозды — это тебе не виртуальные нули и единицы, сжатые прессом актуального музыкального формата. Это реальная вещь. Настоящая. Самая что ни наесть настоящая. Как книга. Вот говорят, никакой разницы — что книга, что файл на жёстком диске компьютера. Не верю. Файл стереть с винчестера — любому по плечу, раз плюнуть, а вот книгу в печь кинуть, тут не у каждого рука поднимется. Как говорится, почувствуйте разницу.
Старых винилов у меня полным-полно — с Фёдора Шаляпина начал собирать и на Викторе Цое закончил. Восемь огромных коробок набралось. Ашгарр время от времени порывается выбросить, но я не даю. Для меня в акте выноса на свалку вещи, которая долгие годы служила верой и правдой, присутствует элемент предательства. Буду хранить, пока не истлеют. И пусть Ашгарр всякий раз в разгар генеральной уборки называет меня барахольщиком. Переживу.
Сон я не досмотрел. В какой-то момент там, во сне, чей-то голос сказал: «Слово от бога, цифра от дьявола», я вздрогнул от ужаса и проснулся.
17
Как и планировал, проснулся ровно в полночь.
Запланировать-то запланировал, но вставать жуть как не хотелось. Лежал какое-то время с открытыми глазами, мечтая, чтобы поскорее наступил Новый год. Всегда от католического Рождества до православного устраиваю себе большие каникулы. И в это раз устрою. Буду лежать день-деньской в гамаке, просматривая «Клан Сопрано» в переводе Гоблина, и пальцем не пошевелю. Вставать вообще не буду. Во-об-ще. Разве для того только, чтобы заглянуть в холодильник. И всё. Никаких дел. К чёрту все дела.
Но до рождественских каникул было ещё без малого полгода. К тому же обстоятельства складывались таким образом, что Нового года на этот раз для меня могло и не случится. Поэтому досчитал до трёх, приказал себе: «Рота, подъём!» и выбрался из сетки. Новый день наступил, нужно как можно быстрее избавляться от чужих артефактов. И не спать. Ни в коем случае не спать. Худо, когда дух-мститель является к тебе во сне. Во сне даже и убежать не сможешь. Развоплотит к чёртовой матери, душу в клочья изорвёт и за Пределы выкинет. Не соберёшь.
Уже через сорок шесть минут я ломился в запертые двери третьего учебного корпуса Университета экономики и права, который по старинке именуется промеж людей «нархозом».
Стучать пришлось долго. Минут десять. Наконец фойе пересёк средних лет и плотного телосложения мужик в застиранном зелёном камуфляже. Чуть приоткрыв дверь, он хмуро заметил:
— Глаза разуй, звонок увидишь.
После чего широко зевнул.
«Какой голос гулкий, — подумал я. — Таким хорошо застольные песни петь». А вслух, — помня о том, насколько обидчивы иные сторожа, — стал оправдываться:
— Извини, браток. В следующий раз обязательно позвоню. Обязательно.
Он ещё раз зевнул с возрастающим подвыванием, после чего спросил:
— Чего надо?
Вместо ответа я протянул в щель рекламный календарик Транс Инвест Банка. Охранник машинально взял глянцевую бумаженцию, поднёс к глазам и на удивление быстро нашёл знакомые буквы.
— Служебное удостоверение, «Глобальные Телекоммуникации», техник Сутягин, — прочитал он вслух. Затем посмотрел на бубен, который торчал у меня из-под мышки, на перекинутый через плечо трос, скосился на целлофановый пакет, куда я сунул прикупленные по дороге шесть бутылок пива, вернул мне обманку и запанибратским тоном спросил: — Ну и чего ты, техник Сутягин, тут забыл?
— У меня наряд, — быстро сориентировался я.
Лицо охранника перестало быть каменным и выразило недоумение. Мне пришлось уточнить:
