Андрей Стерхов - Быть драконом
— Почему не сейчас?
— Дела.
— Все дела, шеф, не переделаешь.
— Согласен. Но стремиться к этому надо.
— Удачи, — сказала она и захлопнула дверь.
Неожиданно резко.
— И ты мне очень нравишься, — сказал я гудящему стальному полотну, отсалютовал по-военному и двинул к лифту, размышляя на ходу о том, что если какой-нибудь залётный инопланетянин попросил бы меня объяснить что такое «женщина», я бы сказал, что это нечто неописуемое, смысл которого можно передать одной фразой — «Чего это она?!»
Когда добрался домой, было уже начало седьмого. На этот раз пришлось воспользоваться собственным ключом, поскольку Ашгарр встречать меня почему-то не вышел. Но когда я разулся и повесил кобуру и бубен на крюк, он всё-таки выглянул из своей комнаты.
— Пиццу разогревать? — спросил он.
— Спасибо, сыт, — прислушавшись к себе, отказался я от ужина.
— Может, чаю?
— А вот чаю давай.
— Молочный оолонг? — уточнил Ашгарр.
— Да, и с чабрецом, — попросил я и порулил в ванную.
— Чего такой измочаленный? — перекрикивая шум воды и пыхтение электрочайника, поинтересовался через минуту Ашгарр.
— Побегать пришлось, — крикнул я в ответ и сунул голову под холодную струю, поскольку горячую обещали включить только двадцать второго.
В подробности вдаваться не стал. Моя частная сыщицкая деятельность — это моя частная сыщицкая деятельность. Моя и только моя. Не люблю я Ашгарра и Вуанга своими проблемами грузить. Уяснил однажды и навсегда: если ты не решаешь свою проблему самостоятельно, то сам становишься чьей-то проблемой. Золотому дракону стыдно быть чьей-то проблемой. Золотой дракон должен быть решением чужих проблем. Обязан.
Пока я пил чай, Ашгарр стоял у окна и курил, выпуская дым в приоткрытую фортку. Какое-то время молчали. Говорить было особо не о чем, за сотни лет всё давным-давно переговорено.
Говорить не о чем.
Но говорить нужно.
Хотя бы для того, чтобы Ашгарр совсем не одичал, мало мне тихушника Вуанга.
— Скажи, почему люди такие? — спросил я, ковыряя ложкой в банке с мёдом.
— Какие? — не понял Ашгарр.
— Настырные. Даже упрямые.
— Разве это плохо?
— Когда бы они эту свою настырность использовали по делу, то было бы неплохо, а так — ерунда выходит. — Вспомнив хищную мордочку адвоката Ащеулова, я покачал головой. — И лезут, и лезут. И лезут, и лезут. Настырные как черти. И как черти же злые.
Ашгарр сделал долгую затяжку, потом выпустил в три приёма дым через ноздри и сказал:
— Если вспомнить Конрада Лоренца с его теорией агрессии как четвертого базового инстинкта человека, то…
— А давай не будем вспоминать Конрада Лоренца, — взмолился я.
— Давай, — легко согласился Ашгарр.
И мы вновь на какое-то время замолчали. Я отхлёбывал из кружки остывающий чай, Ашгарр по-прежнему смотрел во двор через окно.
— Сегодня мне ворон на хвост сел, — первым нарушил я тишину.
— Пристрелил? — вяло и как-то чересчур равнодушно поинтересовался Ашгарр.
— Не сумасшедший, в центре города стрелять. Ушёл дворами.
— Отличник.
Тут я заметил то, что давно должен был заметить, а если и не заметить, то прочувствовать. Что «я» моё другое не в своей тарелке. Что худо ему. Что оно на пороге депрессии.
Я распахнулся, и дурное расположение духа накрыло меня своим чёрным крылом.
— Что с тобой? — спросил я, резко повернувшись к окну.
Ашгарр вздохнул, сбил пепел с кончика сигареты в жестянку из-под монпансье и поделился:
— Фаддей проект закрыл.
— Правда, что ли? — не поверил я.
— Правда.
— Чего вдруг?
— Слышал, что Йо замуж вышла?
— Не-а.
— Сообщаю — вышла.
— Ну вышла и вышла, не век в девках сидеть. Что с того?
— Так это… Рожать собралась.
— По серьёзному серьёзу?
— А как ещё?
— Да мало ли. Может быть, рекламный ход? С них станется.
Ашгарр ещё раз вздохнул и покачал головой — нет, никаких шуток, облом конкретный.
Я подумал: «Сам себя не подбодришь, никто не подбодрит» и поторопился сказать:
— Ты это, ты того, ты давай не расстраивайся. Чего раньше времени расстраиваться? Не надо. Что-нибудь придумаем. Что-нибудь сообразим.
— А что тут придумаешь? — пожал плечами Ашгарр и горестно усмехнулся.
— Для кого-нибудь другого писать начнёшь, — поднял я идею, лежащую на поверхности.
— Это вряд ли.
— Чего так пессимистично-то, Ашгарр?
— Не пессимистично, а реалистично. Сам подумай — чтобы все концы срослись, такое раз в жизни случается.
— Не дрейф. Найдём кого-нибудь.
— Кого?
— Ну, не знаю… Найдём. Гадом буду, найдём.
Ашгарр на это ничего не сказал, и на кухне повисла долгая пауза, в течение которой каждый из нас думал о своём. Но об одном и том же. О жизни.
«Жизнь длинна, перспективы туманны, финал неясен», — думал Ашгарр.
«Жизнь длинна, полна сюрпризов и тем интересна», — думал я.
Играли мы в молчанку до тех пор, пока я не спросил (не только и не столько для того, чтобы получить информацию, сколько для того, чтобы отвлечь Ашгарра от тоскливых мыслей):
— Как думаешь, где в городе самое крутое место Силы?
Зная меня, как самого себя, Ашгарр не особо удивился резкой смене темы, чуть подумал и предположил:
— Наверное, перекрёсток Маркса и Ленина.
Я закрыл глаза, чтобы увидеть это оживлённое место во всех деталях, и когда в мозгу с фотографической точностью всплыла нужная картинка, у меня возникли сомнения.
— Помню, Архипыч на этом месте медведя-оборотня убил, но так это сколь же лет с тех пор прошло.
— Дело не в этом, — пояснил Ашгарр. — Вернее, не только в этом.
— А в чём?
— Через дорогу от памятника Ленину второй корпус нархоза стоит, а там в Отечественную военный госпиталь располагался. Помнишь?
Я кивнул — да, конечно, помню. Как такое забыть?
— Так вот, — продолжил Ашгарр. — Представляешь, столько крови, боли, мольбы и проклятий в том месте излилось? Море. Ещё лет сто Сила на этом пятачке бурлить будет. Поверь, это самое сильное место в городе.
— Верю, — согласился я.
— А тебе это, вообще-то, зачем? — вдруг озаботился Ашгарр.
Я вытащил из его пальцев окурок, добил до фильтра, отправил щелчком в форточку и с неохотой признался:
— Одному озабоченному духу родное вернуть нужно.
— Опять взялся чужую беду отводить?! — ахнул Ашгарр.
— Имеет место быть, — подтвердил я.
— Ну, ты в своём репертуаре! — Ашгарр осуждающе покачал головой. — Дух, надо понимать, неместный?
