Энтони Уоренберг - Клятва киммерийца
Правда, в таких случаях он проявлял особую виртуозность, и непокорные покидали его мир в немыслимых мучениях. Он уничтожал их — руками верных, тех, которые ему не противились, или использовал стихии.
Очень редко попадались такие, которых попросту стереть с лица земли отчего-то не удавалось. Мало того, что они поганили собой — с его точки зрения — мир, они еще и покидать таковой не желали, оказывая ему не только внутреннее, но и внешнее сопротивление, да еще и бередили души верных, заставляя тех восхищаться собой и на долгие века оставаясь в памяти людей, называвших их героями. Впрочем, как бы редко ни рождались такие, он знал их немало и ненавидел особенно сильно, потому что, как ни странно признавать подобное, он их боялся.
Как, например, проклятого синеглазого мальчишку-киммерийца, всякий раз нарушавшего все его планы и превращавшего благословенную бесформенную грязь жизни в сверкающий ограненный бриллиант.
Ладно бы этот варвар был потомком тех, которые явились из иного мира, коим Блистающий не владел — подобно своему спутнику или ненавистным антархам…
Но Конан-киммериец — не имел никакого отношения к тем, из мира двух зеленых светил. Он был порождением земли по плоти и крови, а казался выкованным из неведомого металла.
Там, куда ступала его нога, вырастала надежда. Не только люди, верные Блистающему, — но даже демоны не могли справиться с ним. Юный варвар безрассудно бросался в бой всякий раз, когда Блистающий, был всего в одном шаге от полной победы, — нимало не щадя своего покрытого шрамами тела, и побеждал, орудуя где мечом, где хитростью — а главным его оружием являлась воля и редкостная способность не поддаваться отчаянию.
Из-за его вмешательства оказалось под угрозой и уничтожение Хаагена. А ведь с этим проклятым клочком земли давно пора было покончить — здесь количество оказывающих внутреннее сопротивление, непокорных, было необычайно велико.
И неудивительно, ведь Ландхааген хранили те, в чьих жилах текла кровь из иного мира, пусть за века и множество сменившихся поколений и разбавленная человеческой, но и того, что осталось, было довольно. Потому что неземная кровь держала в себе знание и память. Это каждого людского детеныша требуется заново обучать всему; он подобен пустому сосуду, в который можно влить все что угодно — среди собак он вырастет собакой, и волчонком станет в волчьей стае. Антархи же были другими. В каждом из них от момента зачатия уже было нечто большее, чем только плоть. Потом вокруг них и цвела земля.
Потому они и были так ненавистны Блистающему, и по той же причине он столь долго возился с ними, не в силах извести этот род. И что же! Когда вполне можно было считать, что с антархами и Хаагеном покончено, является донельзя надоевший ему человек из Киммерии — и путает своим неуместным вмешательством все карты! Мало того, он ведет с собою зеленоглазом отродье мира двух светил, способное, соединившись с антархами, влить в их жилы свежую кровь, наполненную знанием и надеждой! Нужно было не играть с ним так долго, с этим зеленоглазым, а позволить еще в Туонелле разорвать его на куски. Но Блистающему уж очень нравилось наблюдать за тем, как верные терзают его юную плоть., ни наслаждался, растягивая удовольствие. Сдавленные крики и стоны Ллеу были для него столь сладостны, как и лицезрение медленно погибающей деревни антархов на закованных в вечные льды берегах Скарсааны.
Блистающий позволил себе не думать о том, что произойдет, если антархи и этот каким-то образом соединятся. Такого попросту не могло произойти — и не произошло бы, не ввяжись не в такое дело проклятый киммериец!
Ну, что ж… Так тоже вышло неплохо. Теперь, а когда они уже почти у цели — эта пара Великих, эти невероятным образом объединившиеся представители двух миров, они попросту пройдут мимо, в двух шагах от цели своих поисков, и прежде, чем издохнуть наконец во льдах Ландхаагена, проклянут час своего зачатия и утратят надежду, а вместе с нею и способность противиться ему, Блистающему, ибо только там, где безраздельно царит отчаяние, наступает его полный триумф. Так всегда было — и так вечно будет.
Обычно Блистающий использовал магический колпак, чтобы помогать скрываться верным. Они творили его волю, умудряясь оставаться никем не замеченными, и отчаянных воплей их жертв люди могли не услышать, проходя буквально на расстоянии вытянутой руки от места трагедии. Естественно, он проделывал подобное не во время великих катастроф в периоды всеобщих разрушений — а когда требовалось провести, сказать, единичную акцию. Такая мера срабатывала без всяких сбоев.
Вор, под покровом ночи забравшийся в мирно спящий дом и вырезавший целую семью, разбуженную его появлением; вероломный раб, вонзающий нож в сердце властителя и господина; безумный насильник, среди дня терзающий свою жертву — совершали свое дело и словно испарялись, не позволяя не то что схватить, но даже увидеть себя. Ювелирная работа!
Сейчас тот же бесчисленное количество раз испытанный прием служил несколько иной цели. Скрыть от проходящих мимо присутствие двоих детей, тщетно призывающих на помощь.
Прекрасно! Ванкрида и Таону убьют не демоны, и не дикие звери, и не яд змеи. Их погубит то же самое отчаяние. Можно будет сделать так, чтобы они прикончили сами себя, таким образом предав саму жизнь. Хорошо! Очень хорошо!.. Достойнейшее, красивое, просто виртуознейшее завершение игры!
Глава восьмая
Они приняли решение идти в Хааген, хотя на сей раз гэтткт ни в какую не соглашался их сопровождать. Переубедить его никак не удавалось. Ну, в конце концов, они до сих пор как-то обходились без его помощи. Ллеу рванул на себе ворот рубашки, словно ему не хватало воздуха, — и сердоликовая ящерка как будто сама собой выскользнула на поверхность.
Увидев ее, гэтткт вдруг чрезвычайно разволновался и протянул к амулету руку, словно этот предмет был ему хорошо знаком.
— Она тебе нравится? — улыбнулся юноша. — Да… и силой немалой обладает. Эх, могла бы эта игрушка нам хоть немного помочь!
В ответ на эти слова ящерка чуть заметно шевельнула хвостом. Конана это не удивило. Он, как и Ллеу, знал, что она вовсе не то, чем кажется. Этот камень был некоей странной формой жизни, хотя очень редко проявлял себя именно как живой. Вот только всякий раз, внимательно разглядывая фигурку ящерицы, можно было метить, как меняется положение ее лапок, всем чуть-чуть.
А вот то, что совершенно неожиданно сделал гэтткт, было уж совсем непонятным. Он явно настойчиво просил юношу дать ему амулет.
— Поближе хочешь рассмотреть? На, держи, — Ллеу снял ящерку с шеи и вложил в ладонь гэтткта. — Только осторожнее с нею.
