Энтони Уоренберг - Клятва киммерийца
И Хозяин явился.
Самое богатое воображение не могло бы нарисовать более отталкивающей картины, чем та, которая предстала перед внутренним взором Таоны. У нее мигом пересохло во рту, и язык прилип к гортани, когда не менее тысячи круглых, пристальных глаз уставились на нее одновременно, причем глаз выпуклых, похожих на отвратительные сгустки слизи.
Но помимо множества глаз, на огромной яйцеобразной голове Хозяина имелся еще и рот — в виде темного округлого углубления, из которого и доносилось чавканье. Задумываться о том что он так активно пожирает, не хотелось. Самым же странным было то, что глаза смотрели на девочку с явным, хотя и ленивым любопытством — словно Хозяин не мог взять в толк, каким образом некто осмелился нарушить его полой.
— Последние из рода антархов приветствуют тебя, великий, — обратилась к нему Таона, — и просят простить их за дерзость. Сила твоя велика и облик устрашит всякого, кто усомнился бы в ней, ибо ты один — безраздельный властелин этих мест!
Хозяин снова хлюпнул, на сей раз, скорее, благосклонно.
Поистине, воздействие лести не знает про обличий. Было бы достаточно самодовольства…
— Мы — потомки Асвельна, — продолжала девочка, теперь уже более уверенно, — но, по молодости и беспечности своей, совершили великое святотатство, не испросив воли твоей на то, бы ступить на твою территорию, господин. Если хочешь, прояви свою милость, ведь она столь же велика и безгранична, как и твоя мощь! Всяким мыслимым качеством наделен ты в превосходной степени! Что слугам твоим в том, чтобы погубить нас?.. Отзови их и дай нам свободу; даруй нам жизнь, о великий, ибо, подобно всякой твари, мы боимся потерять ее. Кроме того, — добавила Таона, — к чему тебе навлекать на себя гнев отца нашего Асвельна, который желает, чтобы мы выполнили долг перед его землей?
Неизвестно, что тут подействовало сильнее — лесть, мольбы или откровенная угроза, исторгнутая отчаяньем, а может быть, просто изумление бесстрашием слабого существа, посмевшего взывать к силе, неизмеримо более могущественной, но Хозяин согласился с ее доводами.
Девочка почувствовала это, ибо сердце ее успокоилось, и страх отступил. Она возвратилась Ванкриду и стала ждать, что произойдет дальше, вновь сосредоточив внимание на черной «трубке», высасывающей жизнь из ее друга.
Ожидание, впрочем, длилось недолго; по воле Хозяина неизвестно откуда появилось еще одно существо. На этот раз выглядело оно подобно крупной, в половину человеческого роста, ящерице, с переливающейся чешуей, длинным толстым хвостом и гребнем на покрытой бородавками спине. Приблизившись к «пиявке», оно медленно раскрыло огромный рот, доходящий до самых глаз, выпученных и глядящих в разные стороны, и вцепилось в ту, отрывая ее от Ванкрида; а затем проглотило одним движением — и исчезло, скользнув назад в воронку!..
— У меня получилось! — воскликнула Таона, которая все еще не могла прийти в себя и с трудом верила в то, что справилась со столь сложной задачей.
Она приподняла обеими руками голову мальчика и поцеловала его в губы, как взрослая женщина; она и была взрослой — за эти дни в светлых волосах девочки появилось немало серебряных нитей…
Теперь жизнь Ванкрида была вне опасности,
Но он все же был слишком слаб для того, чтобы они могли двигаться дальше. Таона добывала пищу для них обоих, таскала воду, поддерживала огонь и ревностно ухаживала за своим другом. Видимо, здесь им предстояло задержаться надолго, а значит, стоило подумать и о более надежном убежище, чем девочке и пришлось заняться незамедлительно, хотя поначалу подобная задача казалась совершенно невыполнимой. Будь она одна, у нее давно опустились бы руки. Но Ванкрид!
Он не должен был страдать от дождей и холода; ни один зверь не смел приблизиться к нему. Ради этого можно было горы свернуть. Или своими руками в одиночку сложить целую крепость. Иначе им не суждено будет никогда больше увидеть благословенный Хааген, который смогли отстоять старшие антархи.
Таона старалась не отлучаться надолго, и не оставлять мальчика одного. Она взяла его ножи, лук и колчан со стрелами, и теперь стала не хуже, чем он. И еще — заговоры; девочка припомнила все, какие знала, и воспользовалась ими, обращаясь к духам земли, и воды, и деревьев, и к тем, что охраняли зверей. Всякий раз, когда Таоне случалось подстрелить добычу, она обращалась к духу убитого зверя или птицы, испрашивая себе прощение, чтобы те не гневались. Но богов на помощь она не призывала, о нет — здесь она была непримирима.
Если даже антархи совершили великий грех, позволив Гринсвельду похитить маттенсаи, они заплатили сполна, принеся неисчислимые жертвы — и она, Таона, равно как и Ванкрид, ничего больше не были им должны. У них и так отняли все, что они имели. Кроме жизни. Но вот это она не собиралась уступать ни богам, ни демонам, ни кому бы то ни было.
В отличие от нее, мальчик продолжал возносить молитвы. В нем проснулся пророческий дар. Его посещали видения настолько отчетливые, что Ванкрид не отличал их порой от реальности, и, и вещие сны.
Он в подробностях описал Таоне человека, который теперь владел маттенсаи, а позже и второго, являвшегося его спутником.
«Первый — великий герой, — пояснял мальчик, — а другой — наш брат, похожий на нас, хотя и не антарх, и глаза у него не голубые, а зеленые. Оба они сильны, как древние атланты, и не ведают страха… хотя они люди, и они смертны, но для них превыше всего — честь и долг… Они знают о нас и о том, что мы живы, и спешат, чтобы помочь нам и Хаагену. Кровь зеленоглазого помнит первый Хааген…»
«Какой еще первый? — нахмурилась девочка. — Я знаю только один».
— «Был и другой, давно… — словно в трансе, проговорил Ванкрид. — Очень давно! Все забыли. Он далеко… из него вышли антархи, и не только антархи, и…»
«Антархи — потомки Асвельна, — решительно возразила Таона. — Это было известно каждому! Ты сам все забыл».
Ванкрид не стал с нею спорить. Если женщина решила поставить на своем, лишь глупец унизиться до того, чтобы понапрасну сотрясать воздух, пытаясь ее переубедить.
Невероятная же юность Ванкрида с глупостью ничего общего не имела, поэтому он попросту предпочел до срока не возвращаться к этой теме.
Таона хранила саму жизнь, Ванкрид — ее дух, смысл и суть, делая то, что и положено женщине и мужчине. Она уже в десять зим была колдуньей; он, в двенадцать, пророком.
О таких людях через века доходят только легенды, слишком мало общего имеющие с реальностью и наделяющие слабых людей невиданными способностями… Нет, они не могли бы голыми руками разорвать пасть внезапно напавшему хищнику или выжить после прямого попадания молнии.
