Мария Теплинская - Дядька
И вдруг она с удивлением обнаружила, что снежный огонь стал слабее, а потом и вовсе прекратился, однако возбужденные крики в ребячьей толпе усилились, и среди них особенно явственно был слышан низкий рев Апанаса:
— Спятил, да? Куды бьешь, зараза? Мозги тебе вышибить? Н-на!
Леська опасливо отняла руки от лица и поглядела в ту сторону, откуда ее только что так безжалостно обстреливали.
Апанас, ухватив за грудки мальчишку лет десяти, остервенело его тряс, пиная ногами куда ни попадя, а тот, все не унимаясь, размахивал кулачками и одновременно пытался поддать Паньку коленом. Остальные стояли вокруг и наблюдали за расправой. Кто-то из них еще крикнул:
— Врежь ему, Панас, врежь ему еще!
Мальчишке, видимо, все же удалось достать Паньку коленом, ибо тот, вконец озверевший, грязно выругался и с силой ударил его кулаком в лицо. Леське плохо было видно этого хлопчика: его почти целиком заслоняла Панькина спина, но она уже и так догадалась, кто столь нежданно выступил на ее защиту и теперь жестоко поплатился за это. Внезапно осмелев от этой догадки, она сама ринулась было на обидчика, но тот и сам уже отшвырнул беднягу прочь.
Хлопчик, не устояв на ногах, упал навзничь, раскинув руки; шапчонка слетела у него с головы, и черные вихры, разметавшись на белом снегу, резко ударили ей в глаза.
— Митрасю! — истошно закричала она, бросаясь на колени возле упавшего.
Лицо его было бледно и неподвижно, глаза закрыты. Левое веко уже наливалось лилово-синей тяжестью, из ноздри темным извилистым ручейком медленно стекала густая кровь. Леська отирала ее снегом, и слезы градом катились по ее смуглым щекам.
Краем глаза она заметила, как Панька метнулся ей за спину — хотел, видно, ударить сзади ногой. В мгновение ока она вскочила, повернувшись к нему лицом, и выхватила из-за пояса топорик, о котором совсем уже позабыла.
— А ну подойди только! — замахнулась она на обидчика.
Она, конечно, знала, что Паньке ничего не стоит выбить оружие из ее руки, но с другой стороны, у нее все же был топорик, а у Паньки — ничего, снежка сляпать — и то не успел. Вдруг да побоится?
Сперва она еще слабо надеялась, что сбежавшая Виринка все же вернется и приведет кого-нибудь на подмогу, но теперь было ясно, что на это рассчитывать не приходится.
Панька, однако, к ней не сунулся; трудно сказать, чего он больше поостерегся: синевато блеснувшего быстрого лезвия или же Леськиной отчаянной решимости и ее темных глаз, полыхающих жгучей ненавистью.
— Чумовая какая-то, — хмыкнул он. — Тю, оглобля! С головой-то у тебя как, эбьен? Верно люди говорят, что носа в вашу Длымь не сунуть — убьют ни за что! Ну, дайте срок, будет вам ужо от брата моего кровного!
И, злобно сплюнув ей под ноги, вразвалку зашагал прочь.
Митрась меж тем застонал, завозил головой и открыл глаза. Левый, заплывший, почти не открывался.
— Отошел! — всхлипнула Леська. — Больно, Митрасю? — спросила она сквозь слезы, прикладывая к подбитому глазу горстку снега.
— Голова кружится… — тихо простонал Митрась. — Бровь больно…
— Встать можешь? Вставай, вставай, не век же тебе лежать…
Она примерялась посадить его на свои салазки и потихонечку довезти до дома, если он все-таки не сможет идти.
Другие хлопцы меж тем окружили их кольцом, охая и перешептываясь. Наконец вперед робко выступил худенький большеглазый Андрейка, меньшой Васин брат.
— Дай помогу? — робко предложил он, глядя, как Леська пытается поднять на ноги его незадачливого приятеля.
— Помоги, конечно, — охотно согласилась та.
— И я тоже! — вызвался Санька Мулява. — Можно?
— Отчего ж нет? А ты знаешь что? — вспомнила Леська. — Сбегай-ка лучше, подкати сюда мои санки, мы его сразу на них и посадим.
— Беги, Алесь! — подтолкнул Андрейка.
Митрась, однако, уже не лежал, а сидел на снегу, но встать у него по-прежнему не получалось: он все шатался из стороны в сторону, беспорядочно хватаясь за снег ладонями, то и дело роняя голову на грудь.
— Что ж вы стояли да глядели, как его бьют, и не вступились? — укорила Леська ребят.
— Да растерялись мы… — начал оправдываться Андрейка.
— Ты не думай, мы и сами на дух Паньку того не выносим, — поддержал его Юрка. — вон как снежком в лоб мне заехал!
— А я и не понял сперва, — признался Андрейка, чуть осмелев. — Как стал он тебя снежками лупить, я и подумал: играет он с тобой просто… Я сам в тебя два снежка всего кинул, больше уже не бросал.
— И что же вы с ним тогда играли, коли на дух его не выносите? — спросила Леська.
— А ты думаешь, он спрашивал? Мы сами играли, без него, а он к нам и подвалил: я, мол, с вами, хлопцы! И что нам было делать? Не драться же с ним: вон он какой здоровый…
Тем временем воротился и Санька, таща за собой оба воза: ее и Виринкин.
— Вот, привел! Сажайте его, что ли, сверху, и поехали до дому!
— Ты погоди! А Виринкин-то воз куда мы денем?
— А тоже на двор к дядьке Яну. Хай та Вирыська к нему идет разбираться с возом своим! — заявил юный Мулява, больше всего на свете презиравший трусов. — Но, поехали!
В скором времени Митрась сидел в своей хате на лавке, запрокинув голову на плечо сидевшей рядом Леське, а Горюнец прикладывал к его опухшему и почерневшему веку медный шкворень со снегом.
— Не тошнит? Голова не кружится? — расспрашивал он с тревогой.
— Да вроде не тошнит, — отвечал Митрась.
— Ну, добре.
Из всей игравшей возле околицы детворы в Горюнцову хату решились войти лишь Саня с Андрейкой; все прочие благоразумно разбрелись по домам, всерьез опасаясь нешуточного Янкиного гнева — и вовсе даже не за Митранькин подбитый глаз, а за то, что лупили снежками его ненаглядную Лесечку, за которую он кому угодно руки-ноги повыдергает, и поди потом доказывай, что так оно и не было!
Янка, впрочем, казался не столько разгневанным, сколько удрученным, так что хлопцы скоро успокоились и даже разговорились.
— Панька-то как заорет: «Вон оглобля!», да как запустит в нее снежком! — рассказывал Саня. — А за ним и другие метать пошли.
— А ты? — строго воззрился на него Горюнец.
— Я не бросал, — честно ответил Саня. — А Юрка два снежка-таки в нее кинул: думал, с ней играют!
— Игры, однако, у вас! — хмыкнул Горюнец. — Ну-ну, дальше?
— Вот и я то же говорю: не дело это, когда всем гуртом да на одного! — продолжал Саня. — Вирыська-то догадалась, сразу до дому побежала, а вот она, — он кивнул на Леську, — застыла, як неживая. В нее снежки мечут, а она столбом стоит, лицо только руками закрыла.
— Но Вирыська-то, Вирыська! — перебил молчавший до сих пор Андрейка. — Как она по сугробам-то сиганула, чисто курка пуганая!
