Мария Теплинская - Дядька
Конечно, мальчонка рассказал об этом дома, и еще долго все соседки обсуждали это у колодца: а что, если и впрямь это душа бабки Алены приходила проститься с любимым правнуком. Особенно всех занимало, точно ли бабка Алена в юности была темноволосой? Никто, конечно, этого знать не мог, ибо даже старейшие из длымчан знали ее уже седой, как лунь. Но в то же время у Рыгора все предки русые, отколь там чернявым и взяться было? Ан нет, не скажите: это у Авгиньи все русые, а Рыгорова мать когда-то чернява была…
Полдеревни провожало покойницу на погост. Все, оказывается, помнили прославленную длымскую ведунью, и все почли своим долгом проводить ее в последний путь.
Давно была готова и смертная справа для покойницы — и сорочка, и белый саван, и рушники, на которых опустят в могилу сосновый гроб, уже долгие годы слеживались на дне сундука, дожидаясь своего часа. Авгинье их даже искать не пришлось: уж она-то хорошо знала, где все лежит; сколько раз, бывало, тайком открывала она сундук, чтобы поглядеть на бабкино погребальное убранство.
Однако нелегко оказалось найти четырех мужчин, чтобы нести старуху на погост. Все молодые ушли на заработки, в деревне остались лишь старики да совсем юные хлопцы-подлетки. С грехом пополам нашли троих, помоложе да покрепче; с Рыгором вместе их было бы четверо, да вот беда: от веку заказано кровным родичам, сынам, внукам и правнукам нести гроб с телом покойного.
Никто не мог понять, почему от этой чести отказался Горюнец. Сам он отговорился тем, что не может надолго оставить больного Митрасика. Жизни мальчика больше не угрожала опасность, однако он был еще слишком слаб, и дядька тревожился. Рыгор, конечно, мог бы отрядить кого-то из дочерей или невесток, дабы посидели с больным, однако же не сказал ни слова и оставил Янку в покое.
Когда же чуть позже Леська робко спросила у друга, почему он отказался нести гроб, тот коротко и мрачно ответил:
— Нельзя…
Тем не менее, он все же пришел на погост проводить усопшую. Леська увидела его уже возле самой могилы; когда она, по древнему обычаю, бросала на крышку соснового гроба комок мерзлой земли, он стал с ней рядом. Она даже не сразу его заметила — лишь когда он положил ей руку на плечо.
Взглянув на друга, она в первые заметила, как изменилось за последние дни его лицо. Оставаясь по-прежнему бледным, измученным, оно словно бы просветлело, и померкшие было очи снова глядели спокойно и ясно, хоть и поселились в них теперь скорбь и тень какой-то смутной вины. Он стоял без шапки, держа ее в руке, и кладбищенский ветер трепал его густые кудри. И в этих кудрях, ближе к виску, Леська вдруг отчетливо разглядела ярко блеснувшее серебро. Она содрогнулась, не веря своим глазам. Но нет, ей не привиделось: в ковыльно-русые кудри ее друга и в самом деле коварно закралась тонкая прядь седины. Она была совсем тонкой, эта прядь, не вдруг ее и заметишь среди белокурых волос, но все же она б ы л а, и ничего нельзя было с этим поделать.
«И тебя коснулась Марена», — подумалось ей с тяжелой печалью на сердце.
