Глеб Борисенков - Возвращение Урмана-1
– На кол их всех! Жили б как встарь, сами себе! Чем плоха была республика?
Сирмат коснулся ножен и успокоился. Они пьяны. Или нет? Что за настроения? Раньше при нём никто такое не посмел бы и подумать. Взял бы за шкирку и на улицу, мордой в поилку для скота, освежиться! Но сила уже не та, спина болит, колени дрожат.
– Говорят, теперь всё иначе будет. И на материке тоже, Алые отряды вот-вот изгонят всех паразитов. А мы чем хуже? А? Собраться бы всем миром, как раньше, да и навалять по шеям? – не унимался Чайка. – Их же, рыцарей всех поубивали за морем! Сейчас лучшее время!
– Чайка! – не выдержал Сирмат. – Ты лишнего-то не позволяй! А то язык и обрежут!
– А ты не пугай, я уже пуганный! – набычился торговец. Мужчины поддержали оратора радостными криками. – Хватит уже, как встарь больше не будет! Кольцо только первый звоночек!
Дверь распахнулась. В помещение ввалилось несколько вооружённых мужчин. Среди них затесался бледный Антоний.
– Говорят, в Пагорках затесалась дворянская собака? – рявкнул чей-то голос. Сирмат увидел Томаса. Теперь он был другим, высокомерие куда-то смылось, осталась дикая неудержимая ненависть.
– Он наш, – залебезил Антоний. Но Кольцо взял его одной рукой за грудки и потряс пару раз.
– На войне нет такого понятия! Пока я тут с вами пил, они мой хутор спалили! Они – подлое отродье василиска и ехидны! Где ты, собака?
Может быть, Томаса и смогли бы успокоить и увести, но стерпеть такого оскорбления Сирмат не смог. Он всегда учил уважать других, и уважал сам, но это… существо зашло слишком далеко.
– Холоп! – процедил рыцарь. Меч порхнул в руку. – Забыл своё место? Так тебе напомнят, колечко вырвут с ноздрями и на шею петельку накинут!
– Зарублю! – ругнулся Томас. С саблей он бросился в дальний угол, сшибая лавки. Антоний закрыл лицо руками. Сельчане безмолвствовали.
– За Рюген! – воскликнул Сирмат. Он снова был воин, спустя многие годы, и был рад умереть в бою, а не от немощи в постели. После гибели сына, ничего больше не держало на свете. Лица родни таяли в памяти. Запоздало, старик понял, что было на свете важнее всего.
Клинки схлестнулись. Томас был моложе, сильный, резкий и быстрый как ястреб. Сабля сверкала, описывала дуги, набрасывалась на противника. Но и Сирмат не собирался умирать. Меч отбивал все выпады. Старик не делал резких движений: он чуть поворачивал кисть – и вот уже клинок переходил в атаку.
Несколько раз лезвие почти задело Кольцо, даже надрезало рукав рубахи. Но и Сирмат стал выдыхаться. Быстро расправиться он не сумел, и теперь с тоской понимал, что как никогда близок к смерти. Воздуха не хватало. Пот застилал глаза. Ещё один отбитый выпад и дрожь сотрясает онемевшую руку.
– Ты остался рабом! – выкрикнул Сирмат. Он приготовился к последнему броску. – Поэтому никогда по-настоящему не победишь!
Сирмат отбил клинок, наметил уязвимость и кольнул острием вперёд. Но и Кольцо оставался настороже и успел отскочить. Лезвие лишь краем зацепило бок. В то же мгновение Томас всем весом навалился на старика и сбил с ног. Он вытянул нож из-за пояса и несколько раз ударил в грудь рыцаря. Потом тяжело дыша, поднялся. Левый бок залило кровью, хоть выжимай рубаху.
– Чуть не попал, старая гнида, – прорычал разбойник. – Слава Бездне, царапина!
Кольцо пошатываясь, дотянулся до чарки и выпил залпом.
– Ну, что молчите? – набросился он на зрителей. – А вы думали, путь к свободе розами усеян? Нет, ребята, сначала надо их всех передавить, как клопов! И только потом республика кричать!
Он вышел. Антоний, бледный как тяжело больной, поспевал за ним, твердя, что надо перевязать раны. Его тошнило от мысли, что можно просто так убить человека, уважаемого старика, ветерана войны и за это ничего не будет. Но Кольцо, каким бы он не был истеричным ублюдком, был нужен северу. Томас умел и любил воевать. А сейчас нужны не почётные ветераны, а прирождённые убийцы и мерзавцы.
Народ расходился из трактира. Настроение пошло на спад, да и не хотелось оставаться наедине с покойным. Покойный, а ещё сегодня, он гордо, с прямой, не смотря на годы, спиной шагал по улице. Неизменный, отважный, честный.
– И умер за Рюген, – заметил трактирщик. – Только за старый, добрый, рыцарский. Покойся с миром, старый друг! Похоже, нас всех ждут перемены и не самые приятные.
– Господи! – заметил Антоний, поздно ночью придя домой. Щеки ввались, губы побелели. Парень будто привидение увидел. Миа набросилась с расспросами.
– Сейчас только что Кольцо зарезал Сирмата, вышибалу из трактира. Он ещё отец того паренька, что это чертово зеркало подарил. Кстати, где оно? Я хочу лично выбросить его на улицу! Не к чему вещи покойников держать!
– Куда ты ночью пойдёшь? – покачала головой Миа. Потом до неё дошло. – Убил? И что теперь будет?
– В том-то и дело, что ничего! Кольцо слишком важная шишка! Как же, правая рука апостола. Да, и с Алыми отрядами посредник. Никто его и пальцем не тронет, да и попробуй! У него два десятка солдат – все головорезы, войну прошли! А я, идиот, влез в дело! Чего мне не хватало? Теперь должен за ним таскаться! Ты б видела – нет, с виду, он то, что надо, но на деле… Чванливая свинья, вульгарный, неотесанный! Раньше таких вешали или на каменоломни загоняли.
– Всё будет хорошо, – прошептала Миа, обняв мужа. – Давай, ложись! Утро вечера мудренее.
– Заснёшь тут, после такого! Закрою глаза – так и вижу, как он старика убивает. И за что? Просто так! Потому что у него хутор спалили. При чём тут старик? Потому что всех дворян решил перебить! Хорошо, что твой Урманчик успел убраться подальше, да и сгинуть, не то и его бы Кольцо порубал.
Антоний так и не смог уснуть. Пытался не крутиться, чтобы не тревожить жену. Бешеное лицо Томаса с брызжущей слюной стояло в памяти.
– А вы думали, путь к свободе розами усеян? – вспомнил парень. Нет, он точно розами не усеян. Но, может быть первый блин комом, а дальше будет проще?
«Дорогой отец, я рад передать тебе весточку с посыльным, что жив и возвращаюсь на Рюген. Прости, долго не писал, будь уверен, не по своей воле. Под Дубно наш полк попал в передрягу, и мне пришлось нелегко. Мой верный друг и сын Сирмата, Урман, я знаю, ты любил мальчика едва ли не больше родного сына, не смог пережить сражения. Он сгинул под копытами рыцарских коней, а я попал в плен. К счастью, волей случая, мне не только удалось сбежать, но и поступить на службу к великому господину Максимусу, нареченному в народе Освободителем. Он не так знатен, как наш милостивый герцог, но более славен и силён. Его войско – это тысячи и тысячи отборных воинов, которых Рюген знал только в самые лучшие времена. И я, Марий, некогда бывший самым недостойным из твоих сыновей, стал его правой рукой.
