Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха
Во-вторых, на каком-то подсознательном уровне возникало устойчивое желание не общаться с местным населением. Отойти в сторонку и не общаться. Словно кто-то невидимый намеренно отталкивал тебя от них. И эта почти физическая «стена» разделяла посильнее говора.
Прутик вздохнул и в его голове отчего-то встала дорога к дому старосты…
Слободка в утренних хлопотах. Кое-где женщины доят коров, оттого чувствуется такой устойчивый запах молока. Коровы довольно мычат, ждут когда их отведут на пастбище. Там зеленая сочная травка — блаженство.
В иных дворах сгорбленные лохматые мужички копошатся у телег, сараев и в хлевах. Они стучат, чистят, копают, починяют… Работа нудная, неторопливая… необходимая. Потому и лица у мужичков тоскливые, нерадостные. Вот бы выпить в кабаке — тут и душе радость.
Стайки оголтелых малышей носятся вдоль покосившихся и поросших лободой заборов. Сердито гогочут встревоженные гуси, лают собачонки.
Воздух свежий-свежий, с запахами лесных трав. И одновременно в нём чувствуется эдакая нотка… тоски. Да, именно тоски. Прутик с удивлением понял, что каким-то чудом подобрал такое точное слово.
Послышался протяжный густой колокольный звон.
Всё правильно. Всё верно, ведь здесь тоже должна быть церквушка. Семён задумался и не заметил, как вступил в свежую коровью лепёшку.
— Фу ты, нелёгкая! — естественное желание вытереть обувь резко сменилось на отвращение ко всему слободкинскому…
Вот и сейчас, стоя перед Фомой Крутовым, Прутик скривился, словно вновь вступил в дерьмо.
Цвет волос старосты имел какой-то зеленоватый оттенок. Словно в его голове поселился древесный лишайник. Или болотная ряска.
«Тут всё одно большое-пребольшое болото, — тоскливо вздохнул Прутик. — О, Тенсес, и угораздило меня попасть в это… это… это…»
— Из столицы? Иди-ко! — заметно окая, переспросил после долгой паузы Крутов.
Он медленно, даже как-то демонстративно медленно, вытер перо, закрыл книгу, перевязал её алой тесёмкой. Потом встал и задумчиво почесал затылок.
— Се ить вы прибыли по поводу свиной кожи? Година нонче трудная… мы-но понимам, чо первейшее-но дело — война, и надо ить торопиться… То и кропочемся об оном. А-но как не успевам…
— Я не за кожей, — отпрянул Прутик, испуганный столь горячим оправданием неторопливости исполняемого указания.
— Чо? Вы не по кожу? Слава Тенсесу! А то, зазорно сказать… дубить кожу время ить, а Васька-жихарь, упился вусмерть…
Староста заулыбался, но в ту же секунду сообразил, что чуть сболтнул лишнего.
— А-а-а… а дык… пошто приехали-но?
Прутик открыл было рот рассказать, как Крутов «нашёл» ответ сам:
— По призраки знамо? От и добре! Я-то письмецо строчу одно… второе… а ответу нету… По поводу призраков-но ить? Верно?
— Да, — зачем-то кивнул головой Семён. — Приказали мне выяснить что тут да к чему. Как узнаю — отошлю доклад в Новоград.
— Славно… вот и славно…
Крутов довольно заходил вдоль стола.
— Как звать-то тебя, паря?
— Семён…
— Славно… а я ужо и до Лучезара бегал… нашово священника. Шептались мы с ним-но, думали-гадали… дескать, делать-то чаво…
Прутик вроде как понимающе кивнул. Он довольно быстро освоился с новой ролью и, даже с удивлением для себя лично, стал спрашивать про то да про сё. Староста охотно отвечал.
— Люди-но шепочутся по закуткам… Быват таки вечоры — боязно носа показати.
— А что Горлан Зыков? — спросил Прутик, вдруг понимая, что невпопад.
Крутов приподнял брови, пытаясь сообразить, куда катится разговор.
— Я слыхал, — быстро залепетал Семён, — будто сей человек как-то говорил, что знает, отчего в Старой слободке всякая нечисть взбаламутилась.
— Горлан? Н-дась… врёт ить небось, — махнул рукой староста.
— И всё же… может, подскажите, где его найти?
— Гм! Да он человек пришлый… в слободку редко забегат…
— А кто он такой?
Крутов пожал плечами:
— Зовёт собе гласом Белого Витязя. Ежоли, дескать, помочь кака нужна, то…
— Удивительно дело! Неужто вы, как староста, даже не ведаете, чем занимается эта личность в вашем городке?
Крутов быстро-быстро заклипал глазами. Он сейчас выглядел, как напроказивший мальчишка.
Семёну вдруг стало немного стыдно. Мало того, что он выдавал себя за иного человека, так ещё и отчитал (возможно даже безосновательно) своего собеседника. Вышло как-то некрасиво… непорядочно…
Прутик смутился, но попытался удержать свои эмоции внутри. Он натянуто улыбнулся и поинтересовался, где найти священника.
— Э-э… ну-у… в церкви… э-э…
Староста поправил пробор на голове и, уже не глядя в глаза Прутику, показал рукой в сторону предполагаемой церкви.
— Ясно… Спасибо, — Семён вновь улыбнулся и быстро вышел вон.
Солнце уже стояло высоко. Мысли в голове вились, как мошкара, то за одно, то за другое.
Прутик вытер испарину и скривился: жарко, душно… видно быть дождю.
— Семён, голубчик! — озорной звонкий голос заставил парня вздрогнуть.
Он резко развернулся и нос к носу столкнулся с ведуньей. Агния подмигнула Прутику и сделала шаг вперёд.
— Как зуб? Не ноет?
— А-а-а… спасибо, в порядке. А вы куда-то торопитесь? С корзиной-то?
Ведунья широко заулыбалась:
— Хочешь знать? Да за жабьей слизью бегу…
— Что? За чем?
— В этих болотах толстобрюхие жабы обитают. А их слизь… ох, какая нужная штука!
— Вы смеётесь надомной? — сжался в комок Прутик.
— Отнюдь… Йя сем паметно мудра жонка. Мо требно кува варсте всятки золье. То не желишь да би препроводаты? (Я ведь ведунья. Мне полагается всякие зелья варить. Не хочешь провести?)
Прутик покраснел. Он явно ощутил, как запылали его уши. Дыхание спёрло, речь пропала…
— Йа ж не кусца! (Я не кусаюсь!)
После этих слов Семён вообще впал в ступор. Ведунья взяла его за руку и вручила корзину.
— Пошли, что ли.
— Ага…
Сердце сладостно ёкнуло. По тело растеклось приятная истома.
На руках Агния по-прежнему были одеты перчатки. Стоило только Прутику сакцентировать на них своё внимание, как ведунья нахмурилась.
— Ищешь кого? — уже более серьёзным тоном спросила она. — Вижу, что ищешь…
— Да, есть некий Горлан Зыков. Все его знают, а где искать…
— А зачем он тебе?
— Гм!.. Так… поговорить…
Редкие прохожие явно сторонились Агнии. И это было так заметно, что Прутик сказал об этом вслух.
— Тут ко всем так относятся, — махнула рукой ведунья. — Я уж даже и привыкла…
— А что говорят, будто иногда по ночам в Старой слободке бродят… какие-то призрачные тени?
