Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха
— Тут ко всем так относятся, — махнула рукой ведунья. — Я уж даже и привыкла…
— А что говорят, будто иногда по ночам в Старой слободке бродят… какие-то призрачные тени?
— Бродят… ещё как бродят! Ползут из проклятого замка.
— Откуда?
— Да вон — из тех руин, что на юге.
Семён остановился и проследил направление.
— Наверное, неуспокоенные души князя да его слуг, — с какой-то поддёвкой в голосе сказала Агния. — А ты чего спрашиваешь? Может, хочешь поглядеть на них?
— Я? Тенсес сохрани!
Агния тихо рассмеялась и взяла Семена под руку.
— Испугался? А вот Крутов — местный староста — желает поглядеть. Всё бегал ко мне, настойки волшебной просил.
— Зачем ему?
— Да, видно, не ему… а Лучезару…
— Это священник?
— Ага… Ему по должности нельзя с ведьмами да колдунами якшаться. Вот и ищет пути-дорожки, чтобы обойти запреты.
— А вы знаете, как бороться с призраками?
Агния отрицательно мотнула головой.
— Тут, в Темноводье, вообще полным-полно призраков, — сообщила она, останавливаясь. — Особенно в лесах.
— И вы не боитесь бродить в этих чащах? — остановился Прутик. — Вы знаете, когда мы ехали по Битому тракту, то на нас напал гигантский паук.
— Э-ка удивил! Ладно, давай корзину. Дальше я уже сама.
Они стояли на околице. Всего в паре десятков саженей виднелась плотная лесная стена.
Прутик как-то неуверенно протянул корзину и с опаской глянул на подступающие к слободке деревья.
— Коли хочешь знать больше, — озорно улыбнулась Агния, — приходи вечерком.
— К-куда?
Ведунья рассмеялась и не ответила. Она неопределенно мотнула головой и пошла по едва приметной тропе.
Прутик проводил женщину взглядом. Глаза пробежались по изящному стану, потом скользнули ниже… В животе проснулась приятная истома.
«Красивая… весьма красивая, — облизался Семён. — Может точно зайти?.. Только для дела! — осадил дальнейший бег расшалившихся мыслишек Прутик. — В конце концов, эта Агния кое-что знает… Глупо будет не выведать».
Оправдание было слабое, но Семён его принял…
6
В правом уголке окна виднелись серые лохмотья паутины. Длинноногий паук-старик мирно дремал возле укутанных в белый саван трупиков жирных мух.
Бор устал ждать. Сидеть в этой узенькой грязной светёлке было невыносимо тоскливо. Ему обещали, что Бобровский вот-вот выйдет из покоев, но проходили тягостные минуты ожидания и никто так и не появлялся.
Здесь стоял устойчивый запах плесени, сырости и ещё Тенсес его знает чего. К тому же было холодно. Никто не топил, хотя это ещё стоило делать, ведь сейчас стояли не такие уж и тёплые ночи.
Где-то издалека донеслись суетливые звуки обыденной работы стряпух, готовящих завтрак хозяину. И ещё Бор услышал недовольное ворчание склочной ключницы, которую заставляли вытягивать из кладовых какие-то припасы. Басили мужички в сенях, очевидно конюхи да прочие дворовые. Они лениво чесали языки, неясно кого обсуждая. Может и своего хозяина. А, может, и его гостей. Или своих соседей…
Бор зевнул и резко встал. Захрустели онемевшие суставы, заскрипела кожаная куртка. Бор от скуки потянулся к паутине и осторожно дёрнул за тоненькую нить. Паук тут же забился в исступлённой истерике, видно, решив спросонья, будто за ним пришла смерть в лице прибиральщицы. Сухие трупики мух и комаров едва слышно затарахтели в такт этой дикой пляски.
Слюда окна была покрыта тонким слоем серой пыли. Снаружи виднелись лишь неясные контуры предметов. Бор ткнул пальцем в эту пыль и стал рисовать. Лишь спустя секунду он вдруг сообразил, что у него вышел знак Святого Арга.
От удивления Бор даже попятился.
Тут послышались тяжёлые шаги и вскоре в светёлку вошёл грузный человечек.
— Иван Стефанович ить… пробудились… Я-но доложил йаму про вас… Он просил обождать…
— И долго? — недовольно поднялся Бор.
— Ну-у… полчасика… Но, а коли не могёте, то…
— Н-да! — резко оборвал слугу северянин. — Ладно, обожду. Но будь любезен, объясни-ка хозяину, что дело моё важное.
— Будет-но сделано.
Человечек тяжело развернулся, вздохнул и поковылял назад. Его спина сгорблена, правая нога иногда выволакивается (знать повреждена), во всём проглядывается эдакая изможденность… даже усталость… может, и от самой жизни.
Это старый слуга сего дома, сей семьи. И с молодым хозяином ему трудно. А приходится мириться, доживать свой век.
— Дело важное, — повторил про себя Бор.
Вспомнился разговор с Питтом и Шарлем.
Эльфы упрямо настаивали на том, что северянину нужно было втереться в доверие к Бобровскому. Их «смущали» тайные делишки меж «царевичем» и Калистром ди Дусером. В своём патологическом страхе перед опальным Домом, эльфам всюду мерещились заговоры.
По личному разумению Бора, скрывать то, что он из Сыскного приказа было бы неправильно. Но и бравировать этим особо не стоило. Нужна была «золотая середина». Пожалуй, стоило бы дать понять Бобровскому, что службой Бор тяготиться и вообще-то он желал бы большего. Возможно, даже намекнуть на нужду в деньгах. Пусть это и не так на самом деле, но образ наёмника может оказаться весьма кстати.
Бор вновь сел на скамью. Его мысли вдруг вернулись к Стояне. В сердце защемило, накатила душевная горечь… Снова северянин стал себя корить за то, что позволил собственным страстям и желаньям взять вверх над иными чувствами.
«Кстати, дорогой мой, — обратился сам к себе Бор, — ты не забыл про поручение Непоседы?»
На самом деле он не забыл о нём. Просто откладывал. Но делать этого долго не стоило.
Скрипнула и чуть приоткрылась дальняя дверь. Послышались голоса стряпух, и Бор, волей-неволей, прислушался к ним.
— А ты? — спрашивала одна.
— Так-но… Боги-то милостивы. Слава им за се!
— Слава! — соглашался первый голос. — Но сколько ить выходит?
— Ну… сама пощитай: оно две «новоградки» за три недели… А должок-то, почитай, двонадцать. Эх! Коли б не с хозяйского стола кормились… оно и вовсе бы тяготно было…
Женщина жалобно застонала. Бору даже показалось, что всхлипнула.
Н-да, — почесал северянин затылок. — Это тебе не Светолесье! Людишки здесь бедные, за каждую копеечку спину гнут с утра до вечера.
Тут послышались скорые шаги и в светёлку ворвался круглолицый румяный человек, одетый в длинный богато украшенный охабень.
— Ну-с! Кто таков? — сердито вопрошал вошедший. — Чаво надобно?
Бор поднялся, слегка поклонился, да так, чтобы в глаза бросился нагрудный знак Сыскного приказа, и глухо проговорил:
