Елизавета Дворецкая - Колодец старого волхва
Белгородцы смотрели на приближающихся посланцев со смешанным чувством ненависти и надежды. Как раньше они чинили вал и надеялись, что набега все-таки не будет, так и теперь хотели верить, что орда потребует небольшую, посильную дань. Но в душе каждый понимал несбыточность этой надежды. Никогда еще степняки не довольствовались малой данью. Самое лучшее, на что можно было надеяться, что орда удовольствуется только серебром, хлебом и скотиной, а не потребует людей.
Подскакавший к стене первым в знак мирных намерений держал в руке зеленую березовую ветку.
Стоявшая рядом с Медвянкой Сияна с тревожным любопытством разглядывала сверху его остроконечную шапку с лисьим хвостом, ярко-желтые шаровары, смуглое лицо с выступающими скулами и узкими глазами. Несмотря на отговоры няньки, Сияна хотела видеть орду и на этот раз настояла на своем. Этот узкоглазый степняк показался ей отвратительным, как змея или другой мерзкий гад, чудом умеющий говорить и оттого еще более противный — как оборотень!
В памяти Сияны ожили рассказы о битве Перуна со Змеем — бог-громовик победил лютого разорителя и освободил полоненных людей. И вот теперь они оказались в кольце орды, — отчего же Небесный Витязь сейчас не возьмется за свое золотое копье? Сияна подняла глаза к небу, но ясное небо молчало, огненные копья молний не сыпались на черное степное племя. Сияна смотрела в сторону Киева, но стольный город терялся вдали, оттуда не спешила помощь. Даже князь покинул их, и чувство беззащитности подавляло и угнетало ее, как и всех белгородцев.
— Урод какой! — сказала Сияна Медвянке, неприязненно глядя на посланца. — И какая земля такое племя породила? И как только наша земля их носит?
— Они не все такие, — ответила боярышне Медвянка, с тайной гордостью вспоминая встречу со степняками по пути из Мала Новгорода. — Они все ликами разнятся. Бывают такие, что от наших не отличить, только чумазые, как горшки закопченные.
Жизнерадостный ум Медвянки не мог так сразу осознать пришедшую беду, и невиданное зрелище орды под стеной вызвало у нее более любопытства, чем страха. Однажды она уже встречалась со степняками и благодаря тогдашнему счастливому исходу верила, что и теперь все будет хорошо.
— Ив послы кого пострашнее выбрали — мнят, напугаемся, — продолжала она. — А разоделся-то как! Тоже, поди, порты с купца какого-нибудь снял!
А Явор увидел среди посланцев того самого русого болдыря, который ушел от него в степи. Только теперь он был одет в яркий шелковый халат, оружие и сбруя его коня блестели серебром, в ушах покачивались золотые серьги. И лицо его теперь было властным и надменным — он снова занял свое место среди печенежской военной знати и приехал старшим послом к осажденному городу. И уж конечно среди будущей добычи его ждала не последняя часть!
— Где урус бек? — ломаным русским языком кричал тем временем снизу посланец в желтых шароварах. — Хан Родоман прислал говорить! Славный батыр Ак-Курт будет говорить через мой язык!
Ак-Курт — Белый Волк. Услышав свое имя, русый болдырь горделиво вскинул голову. Почему он не понимал по-русски? Где же его мать, кто растил его в орде?
Тысяцкий Вышеня ждал гонцов от печенежского хана и тоже был на стене. Но показался он не сразу, а для важности помедлил — пусть степняки не думают, что русский воевода прибежит по первому их зову. Наконец люди на воротной башне потеснились и показался тысяцкий с меньшими воеводами.
— Чего хотите? — закричал вниз сотник Велеб. Сам тысяцкий с важным видом молчал. На нем была дорогая кольчуга с серебряными бляшками на груди, расчесанная русая борода спускалась к сверкавшей светлым серебром широкой воеводской гривне. На голове Вышени был шелом, украшенный золотой узорной оковкой. Боевым снаряжением тысяцкий показывал, что Белгород не думает отдаваться в руки степного воинства и готов постоять за себя. Всех своих гридей, тоже снаряженных кольчугами и шеломами, тысяцкий привел на забороло и велел им встать впереди, так что снизу вся стена казалась полной вооруженных людей. Блеск стали не остался незамеченным, печенег с веткой оценил красоту и богатство воеводского доспеха и кричал уже не так нагло.
— Хан Родоман не хочет много смерти. Давай дань, и мы уйдем! — объявил он.
— Сколько хотите? — по знаку Вышени крикнул в ответ сотник.
— Красное золото — бочка, белое серебро — десять бочка, бронь, как на тебе, — пять раз десять, меч, как у тебя, — пять раз десять, скотина — сто голова, хлеб — десять раз по сто корчага, мед сто корчага, кони…
Посланник еще не кончил перечислять, а люди на стене уже негодующе гудели.
— Где мы столько золота-серебра ему возьмем, растут они у нас, что ли?
— А где он столько хлеба видал в травене — сами кору да коренья едим, или он не ведает? Поел бы он моего хлебушка, что вчера спекли, враз бы морду на сторону своротило.
— А коней он где услыхал? Добрые кони все с князем ушли, а наши худобы ему не сгодятся, да и нету столько.
— Знает, гад ползучий, что добрые кони да добрые вой с князем ушли, вот и гордится.
— Смеется, змей проклятый!
— А может, и не смеется, — негромко возразил один из стариков. — Печенеги же суть народ дикий да темный, им все иные богаче богатых кажутся. Они кости голые глодают, вот им и твой кислый хлебушек сгодится.
— Самому мало…
— А не даешь дань — мы стоим и ждем, пока вы открыть ворота! — пообещал печенежский посланец на прощание. — И тогда город есть весь наш! Твой ответ быти завтра!
И он поскакал к ханскому шатру, оставив белго-родцев размышлять над условиями мира.
Явор смотрел на удаляющегося Ак-Курта, и руки его сами собой сжимались в кулаки. Он заново переживал стыд и досаду за тот поединок на пути из Мала Новгорода. Ему сейчас казалось, не упусти он тогда печенежского наворопника, не было бы и этого набега. Умом он понимал, что такие дела не решаются одним человеком, но сердцем не находил себе оправдания.
— Такой дани нам не собрать, будут они стоять, пока всех нас в полон не возьмут, — толковали старики. — Стоянием и не такие города неволят…
— За грехи и за неусердие в вере Бог послал иноплеменное нашествие! — сказал епископ Никита, стоявший на забороле возле тысяцкого. — За грехи людские, за почитание старых идолов, за совет со старыми волхвами, бесовыми угодниками…
— Да, знать, плохо Обережа печенежского навя прогнал, — со вздохом согласился кто-то. — Вот он на нас и навел орду.
Не имея постоянных поселений, печенеги кочевали круглый год и в поход шли всем народом. У дымящих костров сидели старики в длинных халатах, женщины помешивали варево в медных котлах, подвешенных над огнем, меж кибиток бегали смуглые оборванные дети. Огромные табуны коней и овечьи стада, составлявшие главное богатство печенежского племени, паслись под охраной подальше в степи. С заборола казалось, что племя Змея Горыныча заполонило полмира и нет спасения от грозной силы. Снова она пришла за данью, и никогда славянские земли не будут избавлены от нее.
