Елизавета Дворецкая - Колодец старого волхва
— Сам проснись! Слушать надо, что на свете деется, а не дремать под лавкой! Побитым холопом он бы гривну стоил, а свободным — по три, да с каждого обидчика! Тысяцкий так рассудил, и уже в гончарный конец Явора послал за. ответчиками.
Стоявшая у печки Живуля выронила ложку.
— Три гривны с каждого! — обмирая, прошептала она. — Громча — три, да Сполох — три… Батя в год столько за горшки не берет…
Растерянность ее было легко понять: шесть гривен для простого гончара были огромными деньгами.
— Ну, брате родной, живи теперь сто лет! — опомнившись от удивления, Радча обрадовался за Галченю и пожал его лежащую на шкуре руку. — Свободному чего не жить! А гонец из Киева не воротился? — спросил он у Медвянки. — Ты у тысяцкого была — не слыхала?
— Воротился.
Медвянка села на ступеньку, гордясь своей осведомленностью, и принялась рассказывать:
— Киевляне нам, белгородцам, кланяются и говорят: коли и правда придут печенеги, то они бы всем сердцем рады помочь, да у них и у самих дружины не густо, вся с князем ушла. А малую дружину послать — только воев погубить напрасно и нам не помочь. Коли придет орда, то весточку они князю вдогон пошлют, а покуда он не воротится, братие-белгородцы, радейте сами о себе!
— Мы их, стало быть, будем от степи оборонять, а они нам только кланяться! — насмешливо сказал Радча.
— А чего и ждать? — ответил ему Обережа. — Коли обложат печенеги Киев, мы им без дружины тоже ничем не поможем. Одни боги всем помогут…
Медвянка убежала. Зайка тоже соскучилась в темной полуземлянке волхва и тянула Радчу погулять. Простившись с волхвом и Галченеи, они вышли на улицу, дошли до башни и поднялись на забороло.
Работы уже были закончены, по стене Прохаживались дозорные, поглядывая по сторонам и особенно — на юго-восток, откуда надо было ждать беды. У каждой скважки стояли вооруженные гриди, внутри городских стен, на улицах, везде виднелись шалаши и повозки беженцев, ветер доносил запах дыма от костерков, на которых они варили свою убогую похлебку. За стеной раскинулись полоски пустых огородов, а дальше — буйно разросшиеся травы бьются волнами по ветру, словно рыдают. И откуда-то издалека ползет невидимая угроза, тяжелой тучей нависает над головой. Словно злобные духи степняков, за все века убитых в этих просторах, слетаются темной ратью к городу и готовятся праздновать гибель русской крепости, отвоевавшей у кочевников эту землю.
Зайка и здесь пыталась прыгать, но держалась за руку Радчи. Она часто бывала на забороле и привыкла к высоте, но все же робела — уж очень маленькой она казалась себе, видя такие огромные просторы.
— А где теперь наш князь? — приставала она. — Он уже до чуди дошел? Или нет? А после чуди что?
— А ничего, — вяло отозвался Радча. На сердце у него было сумрачно, разговаривать не хотелось. — Край света там.
— А князь знает, что там край света? А вдруг не знает? Вот разгонится, доскачет до края, да и бух вниз — да вместе с конем! И летит, летит… Ой смотри, смотри! — вдруг вскрикнула Зайка и всей тяжестью повисла у Радчи на руке.
В голосе девочки был нешуточный испуг, и Радча вскинул голову. Вдалеке разгорался язычок пламени. Издалека он казался маленьким, но все знали что это горит огромный костер, разложенный на дозорной башне крепости Витичев, стоящей ниже по Днепру, над бродом. На башне Витичева зажгли огонь — это означало, что к витичевскому броду подошли печенеги.
Какие-то мгновения Радча и Зайка молча смотрели на огонек вдали, и оба понимали, что это значит. Зайка закусила губу — от испуга и сознания важности происходящего ей не хотелось болтать, она вдруг почувствовала себя взрослой и серьезной. Радча прижал ее голову к своему боку, словно хотел защитить от далекой еще опасности. Зайка обхватила его руками и зарылась лицом в его рубаху.
На забороле, внизу, в городе, почти разом поднялся гомон, оттуда неслись женские причитания, скрип колес последних въезжающих в Белгород повозок, крики у ворот, грохот окованных железом воротных створок. Учащенно дыша, Радча не сводил глаз с мигающего вдалеке красного глазка и думал одно: вот он, Змей Горыныч. Он идет, уже видно пламя, полыхающее в его жадной пасти. Орду давно ждали, но только сейчас, увидев огонь, знаменовавший ее настоящее появление, Радча понял: до сих пор он все-таки надеялся, что этого не случится, что тревоги окажутся напрасны. Но судьба не помиловала город-щит — Змей Горыныч появился грозным черным облаком из степных далей и полз прямо на него.
Часть вторая
БИТВА СО ЗМЕЕМ
Печенеги подошли к городу ночью. Наутро все пространство под стенами было черно от чужих шатров, кибиток с двумя или четырьмя колесами, человеческих фигур в непривычной одежде. В набег двинулась целая орда под водительством хана Родомана. Составлявшие орду пять многолюдных родов, имевшие каждый своего меньшего хана, поставили свои кибитки большими кругами, расположив их со всех сторон вокруг белгородских стен. Окружавшие город овраги мешали печенегам подойти близко, и они устроили свой стан на некотором удалении, на более ровных участках, не жалея и даже не замечая затоптанных огородов. С самого рассвета на забороле собралось столько народу, сколько могло поместиться, и внизу тихо гудела толпа. Каждому хотелось увидеть своими глазами опасность, о которой столько думали.
— А где же Змей? — спрашивала Зайка у отца, недоуменно и испуганно оглядывая кибитки и костры. Ей думалось, что к Белгороду, как в бабкиной басне, и вправду приползет многоголовое чудовище с огнедышащей пастью и обовьется чешуйчатым телом вокруг стен.
— Вот он и есть, проклятый, — ответил Надежа, не улыбнувшись и не сводя глаз со стана.
Зайка больше ничего не спросила, но была разочарована. На Змея было бы хоть поглядеть любопытно, а тут — одна тоска. Девочка еще не понимала, чем грозит ей орда, но суровые и бледные лица взрослых, даже отца, которого она привыкла видеть веселым, нагоняли на нее тоску и страх. Выглядывая в скважню, она увидела, как один из этих чужих людей рубит березку на опушке рощи, где она часто гуляла с сестрой, собирала землянику. И вот тут Зайка поняла, что туда, в рощу, им больше нельзя. Теперь это не их земля, а этих темнолицых чужаков.
Перед полуднем от печенежского стана отделилось несколько всадников и поскакало к закрытым воротам города. Ханские посланцы были смуглы, черноволосы, безбороды, покрыты остроконечными шапками с меховой опушкой, одеты в яркие разноцветные шаровары и халаты из восточного шелка, с длинными полами и короткими рукавами, из-под которых виднелись яркие рубахи. На поясах их висели длинные, почти прямые сабли в богатых ножнах, отделанных серебром и бирюзой, в ушах блестели золотые серьги. Вся эта пышность предназначалась для того, что запугать противника, показать воинскую удачу и доблесть Родомановой орды. Но и издалека со стены можно было разглядеть, что печенеги возле кибиток, которым сегодня не досталось быть посланцами, одеты в потертые кожи и шкуры и ярких шелков ни на ком больше нет.
