Змейские чары - Осояну Наталья
— Выходит, сегодня мы все-таки поставим точку в этой истории?
— Зачем ты уговорила князя вызвать и меня? — спросил Дьюла, не обращая внимания на ее вопрос. Теперь он смотрел приближающейся кошке — Аде — прямо в глаза, в которых сверкали узкие зрачки, и чувствовал, как все прочее постепенно растворяется во тьме. — Сама ты бы и впрямь наконец-то разобралась с ним и его семьей. Но тебе понадобился я.
— Мне было интересно посмотреть, как ты поступишь.
— Ну… посмотрела?
— Еще нет. — Кошка остановилась прямо перед ним, села, чинно сложив лапки и трижды обернув хвостище вокруг тела. Лиловые трещины на ее шкуре угасли, и она выглядела теперь совсем не такой зловещей. — Я имела в виду, как ты поступишь сейчас. Жребий не брошен, выбор не совершен.
Дьюла покачал головой:
— Я вновь растерян. Женщины непостижимы, а демоницы так вдвойне. Объясни, пожалуйста.
Кошка покачнулась, будто захотев прыгнуть к нему на колени, но передумала.
— Все просто, Дьюла… Ты, как и я когда-то, вышел из Школы с вполне конкретным наказом: убивать чудовищ. Великую силу нам дали не просто так, а ради определенной цели. И вот перед тобой чудовище. Что ты с ним — со мной — сделаешь?
Он опустил взгляд на свои руки, сжал сперва левый кулак, потом — медленнее — правый.
Промолчал.
— О да, я чудовище, — продолжила кошка таким знакомым голосом, хоть он и звучал иначе — ниже, глубже, то и дело переходя в шипение. — Я искалечила и убила… мучительным способом… много женщин и детей. Больше, чем тебе известно, Дьюла. У князя были… могли быть… бастарды. — Она вновь хихикнула. — Прикончи меня. Вычеркни из Книги или залей чернилами, плевать. Ну же, давай. Решайся!
— Ты обезумела, — сказал Дьюла, все еще глядя на свои руки. — Когда? В тот самый миг, когда он на тебя посмотрел и засмеялся, или позже, когда Дракайна каким-то образом тебя нашла?
— Раньше. Гораздо раньше, — ответила Ада без малейших раздумий. — И я не безумна. Такова моя природа, я дочь стригойки и всегда мстила за косые взгляды, за обидные слова. А они… отцу Флорина повезло, он умер до того, как я покинула Школу. Поэтому его сын должен был быть наказан за то, что я потеряла самого близкого человека, какой только был в моей жизни. — Она помедлила. — Не считая, быть может, тебя. А Дракайна, сам знаешь, не человек.
— Совесть не мучает?
Кошка опять покачнулась — раз, другой — и наконец-то скользнула вперед. Встав на задние лапы, уперлась передними в край кровати у Дьюлы между ногами и боднула его широким гладким лбом. Из ее пасти повеяло серой.
— Сделай выбор, сердце мое, — прошептала она. — Моя безликая любовь. Покажи, какое ты чудовище.
От прикосновения к коже демоницы его пронзило странное чувство, и не успел он опомниться, как двери в спальню молодоженов распахнулись и вбежали Стана и Давид. Граманциаш понял, что прошло гораздо меньше времени, чем ему казалось. Ключница и конюх, бледные и решительные, явно сделали все, о чем он просил, и были готовы к завершению этой истории.
А он сам? Был ли готов он сам?
— Вестиция, Навадария… — начала Стана.
Кошка шумно вздохнула, бросила на него обжигающий взгляд и медленно сползла на пол. Вновь обернула тело хвостом, вся сжалась, спрятала лапы под себя и опустила голову. Истинное имя, стертое из свитка давным-давно и восстановленное Дьюлой, на время сковало ее, и этого должно было хватить, чтобы дочитать заговор.
— Вальномия, Сина… Никосда, Авезуха… Скоркойла, Тиха, Миха… Громпа, Слало… Некауза, Хатаву… Хулила… Хува… Гиана, Глувиана, Права… Самка!
— Молвила Богородица, — вступил Давид, держа в дрожащей руке листочек с написанными словами. — Иди к тому, кто знает заговор…
Дьюла дальше не слушал — он и сам его знал наизусть.
«Сделай выбор».
«Подвиг, а затем подлость. Впрочем, быть может, наоборот».
Он наклонился к лежащей на полу кошке — Аде — и протянул руку, чтобы ее погладить, как если бы она была самым обыкновенным зверем, а не жуткой тварью, рожденной из ребенка, отобранного Дракайной для Школы за пределами Текста. Она прижала уши к голове и покрепче зажмурилась. Дьюла замер, глядя на свою руку: совершенно черная кисть, длинные пальцы с когтями, формой напоминающими заточенные перья для письма.
«…какое ты чудовище…»
Он коснулся ее лба.
Еще до зари, когда смурной и ошарашенный князь, побывав сперва в комнате рыдающей невестки, которой перевязали раны на шее и на груди, дали успокаивающего отвара, а после в подземелье, куда бросили его растерянного сына в одной окровавленной сорочке, узнал про тихий уход своей второй жены и наконец-то велел разыскать граманциашей, ему ответили, что женщины нигде нет, а мужчина буквально только что ушел через главные ворота; никто не посмел его остановить.
Ушел в чем был, даже без собственного плаща.
Впрочем, держал в ладонях маленького черного котенка.
И где только успел раздобыть?..
За Текстом
За миг до того, как открыть глаза, Кира ожидает чего угодно, только не бескрайнего поля белых цветов, которые неторопливо колышутся на легком ветру. Она наклоняется, трогает один: больше похож на колос, только вместо зерен — крошечные цветочки с белыми лепестками, каждый рассечен надвое пурпурной полосой. Небо тоже пурпурное, словно перед закатом, и такое низкое, что его можно коснуться рукой.
Она не помнит, что происходило в брюхе у Пристиса. В памяти дыра, глубокая, словно колодец, уводящий в Преисподнюю. Какие-то редкие проблески: незнакомые места, незнакомые лица, обрывки фраз… «Какое ты чудовище».
«Какое ты чудовище».
Пустота.
Кира озирается по сторонам: Дьюлы нет. Куда бы она ни попала, она здесь совершенно одна, и это странное поле кажется бесконечным. Но белые цветы самим своим видом и легчайшим ароматом — он не похож ни на что испытанное прежде и потому избегает определений — внушают спокойствие. Пожав плечами, Кира выбирает направление наугад и идет, идет — сама не зная куда.
Она готова идти до той поры, пока руки и ноги будут ей повиноваться.
В какой-то момент она замечает, что над белым полем вьются тени. Сперва кажется, что это далекие стаи птиц, собравшиеся в огромные облака, чтобы исполнить непредсказуемый танец; потом — что мошкара. Но нет, тени гораздо ближе, и их много. Чем пристальней Кира вглядывается, тем больше причудливых эфемерных фигур открываются ее взору.
Одна подлетает ближе и превращается в девушку примерно тех же лет, с узким печальным лицом и очень длинными русыми волосами. На ней простое белое платье, ниже колен оно тает и растворяется в пространстве, как и сами ноги. Девушка касается груди Киры изящной рукой с тоненькими пальцами — и та с изумлением обнаруживает на себе мерзкое украшение, ожерелье из человеческих костей. То самое, которое еще недавно носил Средний змей. Кира понятия не имеет, в какой момент оно обвило ее собственную шею.
