Змейские чары - Осояну Наталья

Когда и гости начали расходиться по своим покоям, он взбодрился и посмотрел на Аду, которая — после того, как весь вечер дулась, — ответила таким же внимательным взглядом. Крина, молодая беременная жена Флорина, тяжело поднялась из своего кресла и, опираясь на руку одной из доверенных служанок, рослой и сильной девицы, рядом с которой княгиня смотрелась особенно изящной и хрупкой, ушла к себе.

Его светлость движением брови велел граманциашам заняться тем, ради чего он их нанял: охранять Крину, пока она не разродится. По крайней мере, князю казалось, что дела обстоят именно так.

— Наверное, — проговорил Дьюла, опять поглядывая в сторону Ады, — нет смысла караулить вдвоем. Давай этой ночью я ее посторожу, а следующей — ты. Мы запросто вызовем друг друга, если и впрямь кто-то появится и будет нужна помощь.

— Хм… — Она сделала вид, что размышляет. — Пожалуй, ты прав. Я немного побуду с тобой, а потом пойду спать. Недосып, знаешь ли, плохо влияет на цвет лица.

Она вернулась к привычному шутливому тону, пусть шутка и избитая; Дьюла ответил тем, что от него ждали, — принял предложение о мире. Граманциаши последовали за Криной и ее служанкой, и Стана, уже дожидавшаяся их у дверей спальни, провела чужаков в комнатку по соседству, где из всей обстановки были только табурет и стол, на котором стояли таз для умывания и кувшин. Этот закуток предназначался для бдения, а не для того, чтобы спокойно спать до утра.

— Что ж, начнем отрабатывать свое жалованье… — рассеянно проговорила Ада, подойдя к окну.

С этой стороны замка город был почти не виден, снаружи царила тьма, и лишь где-то в горах виднелся огонек костра — он выглядел еще одной, очень крупной и желтой звездой, трепещущей низко над горизонтом.

— Как думаешь, демон придет?

— Несомненно, придет. — Дьюла сел на табурет, сунул руку в кувшин и потрогал воду. Холодна как лед. — Самка начала свою историю и, конечно, захочет ее продолжить. А может, наконец-то поставить точку.

— Историю? — Ада чуть повернула голову, чтобы взглянуть на него краем глаза. — Какую историю?

— Ну что ты… — ухмыльнулся Дьюла. — Это же совершенно очевидно. Демоница за что-то мстит Флорину. Князь когда-то обидел ее или оскорбил, и она это запомнила. Своими действиями Самка хочет заставить его почувствовать себя таким же несчастным, как она в тот самый момент, когда… все началось.

— Она кого-то потеряла? — тихо спросила чародейка.

— В этом нет никаких сомнений. Но… я заглядывал в Книгу Флорина — полагаю, тем же способом, что и ты. Увы, в его воспоминаниях нет никаких подсказок.

— Да, я пыталась его прочитать… — Ада подошла вплотную, встала так, что ее левое колено оказалось у Дьюлы между ногами. Она положила ладони ему на плечи и посмотрела на него сверху вниз очень долгим, изучающим взглядом, как будто чего-то ждала. — Знаешь, если бы я не знала про твой зарок, решила бы, что ты мне врешь.

— Я говорю правду. Сама сказала — таков зарок. Впрочем, совсем недавно ты и впрямь обвинила меня во лжи… Я, кажется, запутался.

— И немудрено!

С тихим смешком она наклонилась, и, когда их губы соприкоснулись, слились в глубоком поцелуе, Дьюла почувствовал, как что-то скользкое и холодное проникло в его глотку, опускаясь все ниже и ниже, почти достигнув сердца.

А потом она ушла так быстро, что он даже не успел опомниться.

Время тянулось медленно, как густая смола, стекающая по стволу дерева. Дьюла вспомнил язык камня и произнес несколько фраз, от которых ближайшая стена сперва начала оплывать, как свеча, потом сделалась гладкой, как зеркало, и, наконец, к ней вернулся прежний облик. Он не знал, когда случится то, что должно было случиться, и оставалось лишь напрягать слух.

Но это оказалось лишним: раздавшийся в ночной тиши женский вопль не услышал бы только глухой. Граманциаш вскочил со своего табурета, выбежал из комнаты. В покоях княгини суетились испуганные служанки, однако он, даже не взглянув в их сторону, помчался по коридору туда, где разместили молодоженов.

Небольшая толпа собралась у дверей, запертых изнутри. Крики продолжались, и, хотя в них звучала жуткая боль, никто не осмеливался выломать эти самые двери, все оказались скованы замешательством и страхом. Растолкав мужчин и женщин, не обращая внимания на то, слуги это были или почетные гости, граманциаш положил черную ладонь на пластину замка, и ключ, торчавший с другой стороны, неохотно повернулся с чередой скрежещущих щелчков. Створки распахнулись.

В комнате горело несколько свечей. В полумраке граманциашу и тем, кто ворвался внутрь следом за ним, сперва показалось, что за белым кисейным пологом притаился зверь, но стоило шагнуть вперед — существо начало выпрямляться и превратилось в княжича Грую со взъерошенными волосами, вытаращенными глазами и немыслимым оскалом до ушей. Его сорочка была разорвана на груди и покрыта темными влажными пятнами. Спина изогнулась дугой, а растопыренные пальцы вскинутых рук были так напряжены и вывернуты в обратную сторону, что, казалось, вот-вот сломаются. На них тоже блестела темная кровь.

— Стригой! — крикнул кто-то. — Приколич! Вырколак!

Груя зарычал, завыл и кинулся через кровать, на которой осталась окровавленная, плачущая, но живая молодая жена. Когда он оказался в круге неровного света, который отбрасывали плошки, лампы, факелы собравшихся у дверей, стало очевидно, что вместо ногтей на руках и ногах княжича растут длинные кривые когти, бледная кожа прямо на глазах покрывается серой шерстью, а челюсти с болезненным скрежетом удлиняются и все зубы на них — клыки.

Граманциаш видел больше остальных: две лишние строчки, вписанные в Книгу совсем недавно — чернила еще не успели высохнуть. Он взмахнул правой рукой, однако новоявленное чудище в тот же миг прыгнуло, ударило — и кость предплечья с громким хрустом сломалась. Дьюла заскрежетал зубами. Кто угодно на его месте отпрянул бы, остерегаясь грозного противника, с которым невозможно сражаться без оружия, одной левой, но граманциаш, наоборот, шагнул ближе. От Груи еще сильнее запахло зверем — дремучим лесом, старым мхом, влажной шерстью и кровью.

Дьюла схватил его здоровой рукой за ворот сорочки и подтащил к себе, не страшась растущей волчьей морды. Когда-то он тоже был волком; сперва одним из пятерых волчат, единственным выжившим, потом — тощим подростком, которому каждый день приходилось доказывать свое право на жизнь, и могучим вожаком стаи, держащим всю округу в таком страхе, что его до смерти боялись, даже когда косматая шкура поседела, а половина зубов выпала. Он прорычал в ухо Груе несколько слов на волчьем языке, и в выпученных, бешеных глазах приколича мелькнула тень страха. Миг спустя княжич с переписанной судьбой разинул пасть и попытался схватить граманциаша за горло, и этого мига хватило, чтобы тот успел указательным пальцем левой руки черкнуть по груди юноши, избавляя его Книгу от лишних и опасных добавлений.

Мир застыл, потемнел. Когда вновь замерцали свечи, граманциаш обнаружил, что сидит на растерзанной кровати, а кто-то уводит молодую жену Груи, набросив ей на плечи одеяло; он вздохнул с облегчением, отметив, что, если девушка передвигается сама, пострадала она не слишком сильно. По крайней мере, прямо сейчас ее жизни ничего не угрожает, а что будет потом… он мог бы заглянуть в Книгу, но берег силы для еще одного события. Его о чем-то спросили, он молча тряхнул головой, веля всем убираться прочь. Каким-то образом его поняли, и вскоре в комнате не осталось никого.

Точнее, в ней не осталось людей.

— Выходи, — глухо выдохнул Дьюла, глядя в пустоту и осторожно массируя правую руку черными пальцами левой. Кость, похоже, срослась, но он не спешил проверять. — Пора нам с тобой поговорить начистоту.

Что-то хрустнуло, стукнуло, звякнуло…

На этот раз он рассмотрел кошку лучше: у нее был непомерно длинный хвост, из-за отсутствия шерсти больше похожий на крысиный, с ядовитым жалом на конце, а когда она приоткрыла пасть, из пылающего нутра вырвался алый раздвоенный язык, тоже очень длинный. Демоница прокралась по дальней стене от правого верхнего угла к левому нижнему и, переползая на пол, громко зашипела, а потом захихикала.