Змейские чары - Осояну Наталья
А тысяча первым, забытым, был язык истины.
— Да, понимаю. Понимаю, чего ты хочешь. Любовь творит с вами, людьми, странные вещи.
— Ты можешь мне помочь?
— Разумеется. Для меня нет ничего невозможного. Но придется заплатить.
— Проси что угодно.
— Ах, не спеши, мой мальчик… Быть может, узнав все подробности, ты поймешь, что оно того не стоит.
— Я готов на все.
— Что ж, тогда слушай. Обычно каждый, кто покидает Школу, дает слово выполнять любые обращенные к нему просьбы — исходящие, разумеется, от людей, а не чудовищ и других граманциашей. Время от времени я вознаграждаю или наказываю особо отличившихся учеников другими зароками. И это как раз твой случай.
Некоторое время она молча водит кончиком когтя по швам на его лице.
— У тебя будет три зарока и три условия.
Он вздрагивает и стискивает зубы.
— Первый зарок — такой же, как у всех. Долг граманциаша — служить тем, кому нужна помощь, и это не обсуждается. Но еще ты должен будешь следовать собственным желаниям. Таков твой второй зарок.
— А если мои желания пойдут вразрез с чьей-то просьбой?
Она улыбается:
— Я не обещала, что будет легко. Твой третий зарок таков: хочу, чтобы ты стал ходячим олицетворением истины. Отныне любая ложь для тебя абсолютно недопустима, погибельна. Ты меня понял? Любая. Каждое мое слово имеет значение.
— Я все понял.
Она проводит когтем по спинке его носа, по верхней губе.
— Мой бедный мальчик, это еще не все… Если ты нарушишь все три зарока одновременно, я заберу тебя тотчас же, не дожидаясь, пока закончится место в Книге. Я вытяну из тебя жилы, они пойдут на сшивание чужих Книг. А из твоей кожи сделаю переплет. О да, ты верно понял — я поступлю с тобой так, как поступаю с чудовищами! Таково первое условие.
— Но если я сумею их выполнить…
— Станешь могущественным. Возможно, могущественнее меня. Таково второе условие.
— А третье?
— О третьем… — Она приближается, как уже очень давно не приближалась, и он чувствует копошение змей под плотной вуалью. — О третьем ты узнаешь, когда уже поздно будет что-то менять…
Древо и дракон

Кира открывает глаза и понимает, что оказалась в совершенно ином месте, — или, быть может, всегда была именно здесь, но магия Дракайны заставила ее видеть поле белых цветов и души тех, кто навсегда покинул мир живых. Но ведь и Кира его покинула… Может, на самом деле она тоже превратилась в тень, летающую над полем, и все прочее — лишь мираж?
Она касается шеи: от ожерелья осталась шелковая нить.
Вокруг простирается




Моргнув несколько раз, Кира замечает тонкие светлые линии и сосредоточивается на них. Линий становится все больше, и постепенно вокруг вырисовываются детали, придающие этому месту очертания, пусть и весьма странные. Это комната неправильной формы, с бесчисленным множеством углов, с потолком, чья высота постоянно меняется. Вздымаются ввысь полки с книгами, образуя лабиринт, но в самом сердце лабиринта стоит то, чему нет места в библиотеке: большой ткацкий станок, на котором уже натянута основа, но к челноку не привязана вторая нить — уток. Неподалеку — большой стол, на котором громоздятся стопки бумаги, мотки ниток, ворох обработанных кож, несколько ножей и ножниц, шило и какие-то другие инструменты и принадлежности — их невозможно разглядеть с того места, где стоит Кира, опасаясь шевельнуться.
За ткацким станком сидит женщина — всего-то мгновение назад ее там не было, но стоит ли удивляться? Та, с кем Кира повстречалась в поле белых цветов, поднимает руки и опускает на лицо темную плотную вуаль, скрывая копошение неведомых тварей под кожей.
За столом переплетчика…
Кира, рванувшись вперед, еле успевает опомниться и застывает в нескольких шагах от него.
— Ты меня обманул.
Дьюла Мольнар, граманциаш, поднимает голову. Он выглядит мертвым; выглядит как тот, кому нечего терять, потому что цель всей его жизни оказалась обманкой. И он больше не черная дыра, очертаниями напоминающая человека; у него вновь есть лицо, и теперь Кира понимает, что оно в точности такое же, как у Дракайны. Не одно лицо, а бесконечная вереница сменяющих друг друга лиц, смотреть на которую так больно и неприятно, что каким-то образом… каким же образом?.. одно из них рано или поздно подменяет прочие, словно красивая маска. Так бывало, но этот момент пока что не наступил. Она прищуривается, велит себе не отводить взгляда — как бы больно ни было, смотреть на этого негодяя.
— Я не сказал тебе ни слова неправды, — тихо говорит он.
— Ты… ты все подстроил! Ты сам отправил меня к змеям с помощью своих чар! Тот гобелен на стене, он был заколдован тобой! И… все, что случилось со мной, случилось из-за тебя? Все эти девушки погибли из-за тебя? Мои родители…
Она умолкает, чтобы не разрыдаться.
— К гибели твоих родителей, — так же тихо, но твердо говорит Дьюла, — я не имею ни малейшего касательства. То, что произошло с ними, произошло бы в любом случае, даже если бы я так и не узнал твое имя и дорогу в твой дом.
Он встает, делает шаг навстречу и замирает.
— А все остальное… ты не спросила. Я не ответил.
— Для чего ты все это устроил? — Он молчит, и Кира продолжает, сперва продвигаясь наугад, но чувствуя себя на выбранном пути все увереннее. — Ты… устал ждать… ты хотел быстрее вернуться сюда, но в твоей… Книге оставалось слишком много свободного места. Тебе нужен был… подвиг? Нет-нет… — Она хмурит брови. — Ты нуждался в чудовище! В таком могучем и страшном чудовище, что для победы над ним потребовалось бы много, очень много чернил. Ты вспомнил про змеев. И задуманное удалось… с тринадцатой попытки. Теперь ты здесь… — Она поворачивается, смотрит на Дракайну и чувствует, как что-то меняется внутри. Вместо плача рождается смех. — Теперь ты с ней… со своей драгоценной Катариной…
Кира начинает смеяться. С ней такого не случалось ни разу в жизни — о да, были времена, когда она заливисто хохотала над какой-нибудь шуткой подмастерья, улыбалась отцу, хихикала в ответ на деликатные остроты матери. Но этот смех кажется чуждым, кажется заемным; какой-то мощной силой, которая вливается в нее, как в кувшин, и становится все более пугающей с каждым мигом. Когда Кире уже кажется, что она вот-вот растворится в этом смехе полностью, забудет свое имя и прошлое, он покидает ее столь же внезапно, как и пришел.