Змейские чары - Осояну Наталья
— Зачем все это? — спрашивает она охрипшим голосом, ни к кому конкретно не обращаясь, и обнимает себя за плечи, внезапно озябнув. — Зачем все это…
Дьюла делает еще шаг вперед, будто ему хочется обнять ее и согреть, а потом резко останавливается. Вереница личин пропадает; как уже бывало не раз, вместо лица возникает клубящаяся
Она его ненавидит.
— Ах, как интересно все сложилось, — говорит Дракайна мягким, бархатным голосом. — Я бы хотела увидеть, как ты нарушишь все три зарока, Дьюла… пока еще Дьюла Мольнар, пока еще граманциаш, пока еще человек, а не связка жил, подготовленных для шитья… Похоже, нет смысла ждать: она ни о чем тебя не попросит, ты вызываешь у нее слишком сильное омерзение. Видимо, твоя шкура все-таки не пойдет на переплет, и ты станешь обычной Книгой в моем собрании. Испорченной книгой с наполовину черными страницами, но что уж теперь говорить. В тебе осталось еще толика белизны… совсем немного, на пару строк… я подожду. Все скоро закончится естественным образом, без всяких подвигов. Так уж заведено, что вечны в этом мире только чернила.
Она обращает к Кире свое сокрытое вуалью непостижимое лицо.
— Видишь ли, он всегда был самоуверенным негодником, всегда не слушал меня. До чего забавно было наблюдать за тем, как люди снова и снова попадали впросак, потому что не слушали его, а он из-за этого злился… Ты ведь уже догадалась, каким было последнее условие? Нет? Ах, печально. На самом деле все просто: я привязала то, о чем он меня попросил, к соблюдению двух зароков из трех. Но, если ничего больше не предпринять, одновременно нарушался последний зарок. Два из трех — этого ведь всегда хватало? Ты согласен, мой мальчик?
Дьюла вздрагивает, его правая рука судорожным жестом взлетает к лицу, когти впиваются в щеку там, где должна находиться скула. Он что-то шепчет так тихо, что Кира не слышит ни слова. Но вспоминает, перебирает воспоминания вместе с отголосками, обрывками, осколками чужого прошлого, которые угодили в чертоги ее разума в этом странном месте. Все начинает складываться.
— Хватит! — говорит Дракайна, и тон ее голоса делается менее вкрадчивым, более решительным. — Девочка моя, я дам тебе шанс самой выбраться отсюда в мир людей. И ты выживешь — о да, ты точно выживешь, потому что я хочу поглядеть, что будет с тобой дальше. Но… — Тут она взмахивает рукой, указывая на ткацкий станок, и поднимается со скамеечки, уступая место. — Сперва выберись. Докажи, что достойна.
«…пока еще человек, а не связка жил, подготовленных для шитья…»
Кира понимает: лучше не спрашивать и не знать о том, что с ней произойдет в противном случае. Она молча подходит к ткацкому станку, садится. Вновь вспоминает мамины наставления, вспоминает долгие часы, проведенные за работой, и получившееся полотно — сперва грубое и неумелое, но становившееся с каждым разом все лучше.
«Докажи, что достойна».
— Я достойна, — говорит Кира, поражаясь собственному спокойствию. — Я докажу.
Взяв челнок, замирает лишь на миг, а потом снимает с шеи оставшуюся от ожерелья нить — та поддается с поразительной легкостью — и заправляет ее. Пробрасывает, ловит; нить ложится так ровно, будто только и ждала момента, чтобы исполнить свое истинное предназначение. Стараясь не думать о том, насколько она короткая, Кира продолжает, и нить длится, длится… В тот момент, когда приближается ее конец, Кире приходит на ум образ Дьюлы, который стоит посреди некой комнаты, отовсюду притягивая к себе строчки, похожие на тонкие нити, и она находит простой ответ на свой невысказанный, но очень важный вопрос.
Она привязывает к концу ожерельной нити первое, что приходит на ум:
…Так уж вышло, что в поисках пропавшей невесты заблудился наш герой в чащобе…
И дальше:
…Пришли медведи домой и увидели помятые кусты, с которых кто-то обтрусил больше спелой малины, чем сумел съесть…
И еще дальше:
…Подъехал воин к камню, надеясь, что тот подскажет дорогу…
Истории соединяются друг с другом, конец переходит в начало, и ничто не исчезает бесследно: надежды, чаяния, прекрасные слова, ужасные слова, любовь и предательство, трепет белых цветов на нездешнем ветру, трепет крыльев четырехликого существа, вероломство и самоотверженность, безумная месть и самозабвенная страсть, жгучая крапива и тепло спящего котенка, преданность, не знающая оговорок, любопытство, не ведающее преград, боль от веревки, впивающейся в ноги демона в небесах, боль от веревки, впивающейся в руки узника в пыточном подвале, выбор дороги на перекрестке, выбор слова в разговоре, выбор, выбор, выбор…
Ничто не исчезает бесследно.
Полотно на станке растет, на нем проступает узор. Кире самой интересно, что получится; и получается дерево, золотое на черном, с крепкими корнями, уходящими вглубь, с мощным стволом, способным вынести не только раскидистую крону, но и целый мир, который Некто на эту крону водрузит, если захочет, и все плоды, какие родятся на Земле от начала до конца времен, и всех зверей, и всех людей, которые будут питаться этими плодами и друг другом. И всю правду, и всю неправду, каждый удар в спину, каждое разбитое сердце; и жили они вместе долго и счастливо, и тринадцать лет в башне, и… забирай, забирай жизнь мою, пусть я стану твоими чернилами, а сам покажи, какое ты чудовище.
Нити заканчиваются, а полотно еще не готово — осталось совсем чуть-чуть. Кира ощупывает себя, потом смотрит на стоящую рядом Дракайну вопросительно. Та пожимает плечами, протягивает руку навстречу руке Киры, также протянутой, и чиркает когтем по подставленному запястью. Красная нить ныряет под основу вместе с челноком, и вот…
И вот…
Шелестит листва.
Кира поворачивается к пока еще человеку Дьюле, который обманул ее, сам того не желая, и предал ее, действуя совершенно осознанно. К пока еще человеку и вместе с тем Книге, испорченной Книге, у которой еще нет финала.
Кира по-прежнему его ненавидит. Но…
— Пойдем со мной, — говорит она.
Дракайна ахает — возмущенно ли, восторженно?
Пока еще человек Дьюла вздрагивает, а потом, не давая себе времени на раздумья, поднимает обе руки к лицу, берется черными пальцами за черный же подбородок, впивается когтями в плоть. За миг до того, как он одним яростным движением вспарывает швы и срывает приросшую маску, Кира зажмуривается. Ей не страшно и не омерзительно. Она просто убеждена, что у каждого пока еще человека — или даже новоиспеченного чудовища — есть право на тайну.
Что-то происходит. Кто-то меняется.
Киру подхватывают мощные когтистые лапы, усаживают на покрытую чешуей спину, и она, лишь схватившись за огромную шею, вновь открывает глаза. Чернейший балаур поворачивает рогатую голову, смотрит на нее пылающими изумрудными очами. В каждом его движении сквозит безграничная сила, а от его красоты щемит в груди. Сложив крылья, он начинает подниматься по стволу дерева, и путь предстоит долгий, но разве это может испугать того, кто всю свою немыслимо долгую и вместе с тем безжалостно короткую жизнь провел, чередуя формы и звуки?..
Он ползет все выше, оставляя где-то внизу отзвуки коварного женского смеха.
Навстречу улыбке слепого Зорилэ, что притаился в ветвях Древа.
Навстречу новым словам на новой, пока еще чистой странице.
Теперь, сердце мое…
Послесловие
Дорогой читатель!
Эта книга основана на румынской мифологии, а еще на сказках, легендах, преданиях, но хочу предупредить, что изучать по ней и то, и другое, и третье все же не следует, поскольку исходный материал изрядно разбавлен как элементами, заимствованными из соседних с Румынией регионов, так и моими выдумками. Получившийся в итоге фэнтезийный мир — в немалой степени авторский, хоть и с существенными мифологическими и фольклорными корнями.
