Дроны над Сталинградом (СИ) - Андров Алексей
Город жил по-военному: улицы пусты, редкие прохожие — в шинелях, с перевязанными руками, женщины в платках, торопливо несущие ведра воды. Вдали над домами поднимался дым: теплотрассы работали на износ.
На каждом шагу — лозунги на стенах:
«Всё для фронта! Всё для Победы!»
«Трудись, как воюешь!»
На переулках висели транспаранты с призывами сдавать кровь для раненых.
Громов, сидя в кабине, смотрел на этот город с уважением. Героическая битва под Москвой была первым крупным успехом в этой войне.
Офицер НКВД, сопровождавший его, махнул водителю:
— К нашему общежитию.
Через полчаса грузовик свернул на боковую улицу в районе Арбатских переулков. Небольшой, но ухоженный дом, обнесённый невысокой оградой. Табличка у ворот:
«Особое общежитие НКВД. Лица без пропуска не допускаются.»
— Здесь вам нужно будет отдохнуть и привести себя в порядок, — сказал офицер. — А когда потребуется, вас вызовут.
Внутри всё дышало дисциплиной: чистые полы, запах свежей побелки, ровные ряды стульев вдоль стен. После разрушенного Сталинграда было непривычно видеть такую роскошь. У входа висела аккуратная доска объявлений: порядок работы столовой, распорядок дня.
Громову выдали небольшую, но светлую комнату: железная кровать с серым матрасом и подушкой, деревянный шкаф для одежды. На стуле у стены аккуратно лежала новая форма — шинель, гимнастёрка, брюки, сапоги. Всё новое, пахнущее казённым складом.
— Переодевайтесь, — сказал офицер. — Потом милости просим в нашу столовую.
Столовая располагалась в соседнем здании, соединённом крытым переходом. Офицеры и инженеры ели молча, сосредоточенно.
Меню было по военному времени очень даже богатым, на голову выше фронтового пайка:
Борщ с мясной зажаркой;
Котлеты рубленые из свинины, с подливкой;
Гречневая каша;
ломоть ржаного хлеба и порция маринованной капусты;
на десерт — чай с рафинадом и галеты с джемом.
Глядя на это изобилие, Громов взял ложку и поел так, как не ел уже несколько месяцев. За соседними столами сидели такие же, как он — люди в форме без погон, некоторые с инженерными нашивками, другие в шинелях без отличий. Никто не разговаривал вслух. Только движение ложек, скрип табуреток и шелест газет, разложенных на подоконнике. Один из офицеров читал номер «Известий» от 5 февраля, заголовок выведен крупно: «Сталинград — начало конца».
В комнате общежития было тихо. За окном сгущались сумерки, февральский вечер опускался на Москву ранним мраком, сквозь который едва просвечивали редкие фонари с тусклыми лампами. Вдали сигналил паровоз, по улицам стучали шаги патрулей. В городе было спокойно, но чутко: Москва оставалась столицей воюющей державы.
Громов уже переоделся: новая гимнастёрка сидела плотно, бязевое белье пахло складом. Он поправил ворот, проверил документы во внутреннем кармане. Всё было на месте: удостоверение, предписание, выписка из штаба фронта, печати. В папке — основные схемы, перечни оборудования, таблицы. Остальное — в голове.
В дверь негромко постучали.
— Входите, — сказал он, поднимаясь.
Вошёл тот же офицер сопровождения. Держал папку с печатью, в другой руке — табельный планшет.
— Товарищ инженер, передали из Ставки: вам нужно прибыть в Ставку Верховного главнокомандующего завтра в 14:00. Вот ваш пропуск на территорию Кремля. Будьте готовы. А пока отдыхайте.
Когда за офицером закрылась дверь, в комнате снова стало тихо.
Громов присел на край кровати. Механически снял сапоги, вытянул ноги. В голове стучало: «четырнадцать ноль-ноль». Вряд ли он спал с таким комфортом со времён института. Но и таких событий у него никогда в жизни не было.
В углу комнаты, на тумбочке, стоял радиоприёмник. Деревянный корпус, тканевая решётка на динамике, ручка настройки.
Громов подошёл, сел рядом, повернул регулятор. Приёмник ожил треском, зашипел, проскочили голоса, затем обрывки марша. И вдруг — гулкий, глубокий голос, ни с кем не спутаешь:
— Говорит Москва…Говорит Москва…Передаёт Советское Информбюро.
Громов замер. Он уже не чувствовал усталости. Только звук.
— От Советского Информбюро:Войска Донского фронта под командованием генерал-лейтенанта Рокоссовского полностью завершили разгром окружённой группировки немецко-фашистских войск в районе города Сталинграда…
Треск эфира. Затем снова голос, твёрдый, как набат:
— В плен сдались остатки штаба 6-й армии противника.В числе пленных — командующий 6-й армией фельдмаршал Паулюс, начальник штаба Шмидт, командующие корпусами и дивизиями.Взяты огромные трофеи: артиллерия, боеприпасы, техника, склады.Сталинград — освобождён.
Слова звучали, как сталь по камню. Без эмоций — но за каждым стоял огонь.
Громов смотрел в решётку приёмника, как будто видел голос. Он слышал знакомые названия — Садовая, Унрау, тракторный… видел их перед глазами. Там, где его аппараты летали. Где он с Бойко прослушивал сигналы. Где люди шли в бой. Где его работа перестала быть чертежами и стала оружием.
— Таким образом, — продолжал Левитан, — в ходе Сталинградской операции уничтожено и пленено более 330 тысяч солдат и офицеров противника…
На этом месте Громов выключил приёмник. Не от холодности — от полноты. Он не нуждался в продолжении. Он знал, как это было. Слишком хорошо знал.
Он встал. Подошёл к умывальнику. Ополоснул лицо. В зеркале — глаза красные, но не от бессонницы.
Битва за Сталинград выиграна. Но война — нет.
Глава XXXIV. "Новое задание"
Кремль встретил Громова ледяной тишиной. Пройдя через ворота, он миновал проверку, затем — длинный коридор с массивными дверями. Сотрудник кремлевской охраны, не говоря ни слова, провёл его к небольшой приёмной, обитой зелёной тканью. За столом сидел секретарь — молодой, в очках, с аккуратной причёской.
— Садитесь, — сказал он, указывая на стул. — Вас пригласят.
Громов опустился на простой деревянный стул. В приёмной было тепло, пахло свежей бумагой и табаком. На стене висели часы - стрелки медленно считали минуты, словно говоря о том, что конец войны еще не скоро. Инженер сидел молча, папка с документами лежала на коленях. За дверью, в глубине здания, иногда доносились приглушённые голоса, звон телефонов.
Прошло около двадцати минут, прежде чем дверь открылась. Появился другой сотрудник — постарше, с плотной фигурой.
— Проходите, вас ожидают — сказал он просто.
Громов вошёл в кабинет.
Перед ним оказался длинный стол, покрытый зелёным сукном. Несколько кресел по бокам. На стенах — портреты Маркса и Энгельса. Справа — массивный письменный стол, уставленный телефонами. В дальнем углу кабинета, у окна, стоял человек в серой тужурке и сапогах. Он держал трубку, которую набивал табаком. Потом положил её, повернулся и пошёл навстречу.
Громов сразу узнал Сталина. Лицо, знакомое по газетным снимкам, вживую казалось строже и с худыми чертами. Взгляд цепкий, внимательный, будто проникающий в самое нутро.
— Здравствуйте, товарищ Громов, — приветливо сказал Сталин, с лёгким грузинским акцентом, протягивая руку.
Громов спокойно ответил.
— Здравствуйте, товарищ Сталин.
— Присаживайтесь, — Сталин кивнул на кресло у стола. Сам сел напротив, неспешно закурил трубку.
Наступила короткая пауза.
— Мы ознакомились, — заговорил он спокойно, — с вашими аппаратами. Видел фотоотчеты и доклады специалистов. Мнение у нас простое: дело нужное. Бить фашистов - вот что от нас всех сейчас требуется.
Он сделал затяжку, выпустил дым.
— Теперь, товарищ инженер, скажите нам прямо: насколько надёжно ваше изобретение? На какое количество мы можем рассчитывать? И что нужно, чтобы таких аппаратов было не одна-две сотни, а тысячи?
