Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК
— А кто говорит о справедливости? — удивился Локи. — Оружие — такая монета, которую не стоит принимать в уплату даже за самый ценный товар.
Бородатый ёж
иногда брал чистый нож.
Светлый козел
хватал каждый корень.
Воздух звал тролля
движеньем пронизанный.
Вода с хладной радостью
лишила обуви.
Пелена с щедростью
насытила викинга.
Заспанный Один,
грустя, улыбался
Мертвецу, что его
поразил воображенье.
А Скади-Лыжница
высоковыйная
Оправдала с готовностью
задницу.
— Вот только чью именно? — спросил Бьярки. — Свою или чужую?
— Об этом тебе лучше спросить ее, — сказал Локи. — Только не жди вежливого ответа. Особенно если в ее постели снова, как в прежние времена, окажется Один. Такой уж у него обычай спросонья: вначале убить, а после грустить о содеянном. Веришь ли, эта парочка сходится и расходится так часто, что за ними и не уследишь. Для меня всегда высшей доблестью улучить момент и вклиниться в промежутки между их союзами, чтобы... впрочем, этого тебе уж точно не понять.
Жена золотая
вразумила баранину,
Муж веселил
серьезную девушку.
Пьяница вверил
судьбу опрометчиво
Лошади свежей,
с песчаною гривой.
К месту охота
нагрянула дикая.
Брага повсюду
нашла себе выход.
Герой был дурацкий,
по мнению Бьярки.
Мелкая рыба
неведомым способом
От сна пробудила
молчаливого недруга.
И зашептала
в соломе янтарной
Задница.
— Ну вот, снова задница, — сказал Бьярки. — Не слишком ли часто?
— Не думаю, — возразил Локи. — Я люблю про задницы.
Магический сыр
был силен против воли.
Чертоги объяли
похмельного бонда,
Раб разметал
перед свиньями бисер,
Не в добрый час
постучался он в двери.
Тролль придержал
долгожданную кадку.
Толк в рунах знавший
козел, поразмыслив,
Все ж разыскал
позабытую пятницу.
Впрочем, корова
тотчас усомнилась.
Смирной повадкой
в народе известный,
Слаф безрассудную
сделал промашку.
— Это уж точно про тебя, Бьярки! — захохотал Локи. — Не стоило позволять Хейд воспользоваться твоими мужскими достоинствами. Быть может, тогда ей недостало бы сил освободить меня из заточения, и неприятностей в Медвежьей долине было бы не в пример меньше.
— Ты бы хотел, чтобы Вальдимар конунг беспрепятственно достиг Утиного утеса, расправился с Хейд и присвоил твои книги? — удивился Бьярки.
— С высоты моего положения, — промолвил Локи, — мне одинаково безразлично, кому достанутся книги. Когда у меня возникнет в них нужда, я просто приду и заберу их себе. Точно так же мне наплевать, что станется с глупой колдуньей. Не скрою, ирландская спесь мне гораздо менее симпатична, чем ирландская глупость. Благодаря последней я хотя бы оказался на воле и вскорости буду сызнова предоставлен самому себе — на какое-то время, пока не совершу очередную глупость и не разозлю асов сверх всякой меры. Меня потешает то значение, какое придают в вашем мире тем бессмысленным околесинам, что возникли в моем воображении отчасти под воздействием бражных паров, а отчасти от неумеренного употребления свежих мухоморов. И которые я имел ни с чем не сравнимую глупость запечатлеть на пергаменте. Еще раз говорю: в этих книгах нет никакого высокого умысла или тонких предвидений. Это бред, бред и еще раз бред от первой до последней руны. И когда кто-то — вот как мы с тобой сейчас! — пытается отыскать в этой чепухе некий сокровенный смысл, то невольно сообщает этому бреду осязаемую, а то и обоняемую форму. Вот мы сидим здесь, над этими книгами, в тепле и уюте, а снаружи творится такое, что даже мне не хочется видеть, чтобы не подпортить царящего в душе моей веселья.
— А я был бы не прочь взглянуть, — сказал Бьярки.
— Тебе ничто не может помешать, — заметил Локи. — Только не жалуйся потом, будто я тебя не предупреждал.
Бьярки поднялся со своего места и с решимостью, достойной викинга, направился к двери. Едва он открыл ее и вышел на порог, как обнаружил, что Утиный утес, на котором стояла хижина Хейд Босоногой, вознесся над Медвежьей долиной на небывалую высь, словно все то время, пока они с Локи чесали языки по поводу магических книг, какой-то великий ётун поливал его живительной влагой, от которой идут в безудержный рост не только злаки и ягодные кусты, но и камни, которые доселе всякий разумный человек почитал за мертвые. И теперь весь Бьёрндаль виден как на ладони, от Холостяцкого залива до морского побережья. Бьярки стоял, одной рукой держась за дверь, чтобы не упасть с громадной высоты, а другую приложив к глазам и так пытаясь в подробностях разглядеть весь тот хаос, что творился далеко внизу. И сердце его вновь превратилось в сосуд, до краев наполненный страхом.
