Орден Змей (СИ) - Ершов Евгений

— Еще один, там, — закричала Вера, указывая на дверь, откуда уже показывалась вампирша.

Та кричала, если можно так назвать громкое шипение, бьющее по ушам, ее волосы стояли дыбом, а когти были гораздо больше, чем у ее поверженного кавалера. Она прыгнула вперед на мать, и загрызла бы ее, но тут Генка и Васька стали бить летящую нечисть связками чеснока, которые всегда висели у меня в изголовье кровати. Вера подобрала упавшую банку со святой водой, и плеснула остатки на чудовище.

Уже в полете, извернувшись, вампирша, шипя и размахивая когтями, уворачивалась и отбивалась то от чеснока, то от святой воды. Шамон, между тем, наконец прекратил разбивать мебель о бесчувственное тело вампира, выдернул из него кол, и пытался достать его спутницу.

Трудно сказать, чем бы всё это завершилось, несмотря на наше численное превосходство. Вампирша обезумела, видя бездыханное тело своего собрата (или возлюбленного — кто их там разберет), и решила достать нас, несмотря на святую воду, чеснок и осиновый кол. Но удар с размаху по макушке кадилом от отца Спиридона расставил все точки над «и». Ну или большой крест, вошедший нижним концом в грудь разбушевавшейся фурии снял все вопросы…

Деловито окропляя святой водой две фигуры вампиров, распластавшиеся на полу, батюшка обвел нас взглядом, тяжело дышащих и неверяще смотрящих друга — все живы — и медленно проговорил:

— Что ж, проповеди читать не буду. Но вот только ответьте мне всего на один вопрос: кто эту нечисть в дом пригласил?

Переглянувшись между собой, мы уставились на Машу, и сестрица еще глубже забилась в угол кровати, прячась за меня.

Глава 3

Неудачная шутка

В церковно-приходской школе меня обучили чтению и письму, и я помню, как нашел дома между книгами лист бумаги, исписанный аккуратным почерком канцелярского служителя. Это оказалось секретное предписание полицейским чинам Ломокненского полицейского управления прежнего городского головы — Карла Максимилиановича Бергути. Датировалось оно двадцатью годами до моего рождения, и я удивился, найдя такой старый документ у нас дома. Ясно дело, что возвращать постановление на место я не стал.

Мой отец — Назар — служил в городском управлении полиции, и порой притаскивал разные бумаги домой для разбора, видимо, он принес и этот лист. В том предписании указывалось, что нижние чины полиции города Ломокны должны наблюдать за тем, чтобы в каждом доме хранились связки чеснока, в прихожей стояли осиновые колья, и обязательно находилась банка со святой водой из церкви. Полицейским служителям предписывалось производить негласный надзор за теми жителями, кто намеренно и неоднократно игнорировали предписания начальства.

После произошедшей схватки с вампирами я сразу вспомнил странное постановление — ведь в нем не указывалось, для чего именно нужно было иметь в каждом ломокненском доме чеснок и колья. Теперь всё становилось ясно, и мне стало интересно, есть ли и сейчас такие постановления в нашем городе. Решил поделиться позже с друзьями, но пока что мы сидели на кухне и тихо разговаривали, а мама успокаивала младшую сестру. Из раздумий меня вывел голос Генки, который видимо отвечал на какой-то вопрос.

— Да я до конца и не был уверен, что это вампиры. Так, подозрение возникло, — рассказывал Заморов.

— То есть ты кинул в человека табуреткой, чтобы проверить, не вампир ли он? — уточнил отец Спиридон.

Заморыш на это лишь с довольной усмешкой пожал плечами.

— А как ты вообще догадался? — спросил Шамон.

— Ну, сначала я смотрю, что чужие они, и явно приезжие, не из наших, — Генка задумался, и продолжил, — На вопросы не отвечают, смотрят на нас, будто мы еда. И еще подумал, вот странно — сначала вежливо постучались, дождались приглашения, а потом стали вдруг вести себя как в мясной в лавке.

— Молодец, Геннадий, хвалю, — продолжал священник, — я давеча прочитал у одного писателя немецкого, Карла Маркса, что «практика — это критерий истины». Хорошо, что решил проверить, а то бы оставили эти кровососы дом, полный маленьких трупиков.

— Батюшка, ну что вы такое говорите! — всплеснула руками мама.

— Ничего, ничего, пусть знают, особенно эта маленькая, которая лезет куда не нужно, пусть запоминает, что сначала спрашивать нужно, а потом уже дверь отпирать, — возразил священник.

Сидящих рядком и обсуждающих фразу «Табурет — критерий истины», и застал нас вернувшийся с реки мой батя — Назар. Все, кроме Машки и Веры, замотанны в бинты, а во главе стола чинно восседает отец Спиридон. Когда Назару рассказали о произошедшем, он схватился за голову, но священник его успокоил, что повреждения у всех небольшие, только у Ольги руки были расцарапаны сильней других.

Мы же неслучайно сидели чинно — раны, которые наносила нечисть, закрывались быстро, но зато очень легко расходились от малейшего движения. Поэтому батюшка запретил всем напрягаться и выносить вампиров из комнаты. Да к тому же надо было дождаться отца семейства, а следом за ним, очевидно, и остальную полицию.

Назар быстро пришел в себя, убедившись, что все в относительном порядке, к тому же Спиридон вызвался побыть сиделкой у нас, пока всё не уляжется. Отец ушел, и вскоре вернулся с большой делегацией: полицейский пристав города Ломокны Яков Клоков с командой служителей и Арнольд Бумтергский со своим огромным фотографическим аппаратом. Недавно у нас в городе открылась его фотография, и Генка Заморов уже хвастался перед нами своим портретом.

Арнольд Борисович был стар, высок, размашист, строг и недоволен тем, что его оторвали от выгодного дела — фотографировать приезжих рядом с выловленными и доставленными в его фотомастерскую на Астраханской улице зомби. Ему пришлось оставить своего помощника и молиться всем лютеранским богам, чтобы тот ничего не сломал и не испортил.

Но увидев залитую кровью комнату с двумя трупами вампиров: порванная одежда, нечеловеческий лик, длинные когти, торчащие клыки, вспученные волосы, торчащие из одного вампира серебряный крест, а из другого осиновый кол (его воткнули на законное место от греха подальше) — Бумтергский просветлел и стал настраивать громоздкую аппаратуру. Пристав Клоков, начальник моего папы, опрашивал нас, помощники записывали показания. Вся кутерьма продолжалась пару часов, потом вампиров завернули в тряпье и куда-то унесли, соседи помогали очищать и отмывать комнату.

Следующие дни до конца Мертвой седмицы прошли для меня буднично — зомби не пытались меня схватить, и не пытались убить вампиры, Генка не задвигал новые теории про лишние калитки. Лишь зачастили гости, и каждый раз мы вздрагивали от стука в дверь, но каждый раз это были соседи, сначала ближние, а потом захаживали и с другого конца города, и все хотели посмотреть на малышей, в одиночку поборовших нежить.

Рапространению слухов не могли помешать ни полиция, ни кладбищенский священник Спиридон, строго-настрого запрещавший болтать про вампиров. Хотя, может быть, именно строгие запреты, рассказы мамы и наш потрепанный внешний вид в бинтах как раз и поспособствовали тому, что про ораву вампиров, ворвавшихся в дом, пять из которых лично разорвала в клочья пятилетняя Машка, знал весь город.

Ломокненцы массово закупали чеснок, чем изрядно обогатили торговцев овощного ряда с Нижней площади, строгали осину и бочками несли святую воду из церквей. Во всех храмах священники без устали служили водоствятные молебны и погружали серебряные кресты в огромные бадьи с водой. Носились слухи, что несколько приезжих поглазеть на мертвяков и остановившихся при трактирах и в частных домах, внезапно испарились из города, часто даже не забрав какие-то вещи и не потребовав назад плату за непрожитые дни.

Всеобщая истерия не обошла и знаменитый трактир Героева на углу Астраханской и Спасской улиц, выходивший на верхнюю сторону Нижней площади, который пользовался дурной репутацией. Говорили, что там часто пропадают бедные пьянчушки, привлеченные дешевой выпивкой. О качестве горячего вина и ароматных водок ходили легенды.