Евгений Малинин - Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны
А Макаронин, зажевав дозу, продолжил:
– Так вот, Шестецкий, отвечаю на твой вопрос! Эту… вашу… живую воду можно превратить в массу самых разных… э-э-э… напитков, причем, без всякого колдовства.
Юрик опустился на лавку, взял с тарелки кусок колбасы и принялся задумчиво жевать. Вся компания молчала, словно боясь вспугнуть глубокую мысль великого алкогольного колдуна. Наконец Юрик проглотил колбасу и продолжил свои рассуждения:
– Во-первых, живую воду можно превратить в настойку или наливку! Настойки и наливки, как это видно из самих названий, производятся путем… э-э-э… стояния и… наливания!
Тут он снова сбился, внимательно посмотрел на Пятецкого и неожиданно спросил:
– У вас сахар имеется?!!
– Кто?! – Чуть испуганно переспросил мужик, явно не понимая о чем идет речь.
– Сахар, сахар!.. – Раздражаясь повторил Макаронин.
– Нет!.. – Потряс головой Пятецкий и, оглядев сидящих вокруг мужиков, добавил, – …даже и слова такого не слыхали!
Юрик склонил голову набок и пробормотал, словно бы про себя:
– Да… Сложный случай… Ну, ничего, выберемся…
И, прихлебнув из кружки, заговорил прежним лекторским тоном:
– Так вот – настойки и наливки! Настойка делается так: наливаешь живую воду в… э-э-э… емкость, кладешь туда что-нибудь и пусть стоит…
– Что кладешь-то?.. – Неожиданно донеслось с противоположного конца стола.
Макаронин направил грозный взгляд в сторону перебившего, но вряд ли смог выделить его лицо среди полутора десятков других. Поэтому он ответил всем:
– Я же сказал – что-нибудь!..
Над столом повисло недоуменное молчание, и тут решил вмешаться я.
Приподнявшись над столом, я громко проговорил:
– Мой друг хочет сказать, что положить надо что-нибудь растительное – травку, можно сухую, корешки, орешки, семечки, корочки…
– Гнилушечки, кузнечиков, – перебил меня Юрик, громко икнув, – только ни в коем случае не давить, божьих коровок, хотя… опять же… дружок у меня один на божьих коровках совершенно божественную настоечку творил…
– А можно не в живую воду что-то класть, а наоборот – саму живую воду налить, допустим, в дубовую посуду и как следует закрыть… – перебил я Макаронина.
– И пусть стоит!! – Перебил меня Макаронин, послав мне грозный взгляд. – Будет настойка!!
Таким образом последнее слово осталось все-таки за старшим лейтенантом, чем он был весьма доволен.
Однако, аборигены как-то слишком уж задумчиво молчали, словно что-то сильно смущало их в нашем объяснении. Наконец, Шестецкий, стрельнув из-под кустистых рыжих бровей взглядом, скромненько поинтересовался:
– И долго она… живая вода, то есть… стоять должна?
Юрик уперся в рыжую, волосатую морду мужика грозно-вопросительным взглядом, и тот добавил, как бы оправдываясь:
– Я к тому, что кто ж это выдержит, чтобы живая вода… э-э-э… стояла?!
Такую постановку вопроса Юрик мгновенно понял. Лицо его помягчело, и он с явным сочувствием ответил:
– Ну… как сказать… С мягкой ягодкой и суток достаточно, а с твердым семечком и неделю потерпеть придется!
– Знать бы, что того стоит – можно было бы и потерпеть… – задумчиво почесал бороду Шестецкий.
– Н-да, – вторил ему бас Пятецкого, – попробовать бы этой самой… настойки, сразу б стало ясно!..
– Так что ж не попробовать?! – Усмехнулся я. – Все, как говориться в наших руках!
Это называется полностью перехватить инициативу. Только что, весь стол, разинув рот, внимал Макаронину, а после моих слов все разом повернулись ко мне с весьма заинтересованными лицами.
– А что, мил человек, – выразил общее любопытство Семецкий, потряхивая своим костылем, – у тебя в запасе разве ягодки есть, травки или эти… божьи коровки?.. Не знаю, кто это такие…
– Только сутки ждать не хотелось бы!.. – Быстро добавил Шестецкий.
– Я же сказал – все в наших… руках! Так что ни травки, ни божьи коровки мне не нужны!
Поднявшись с лавки, я крепко потер ладонь о ладонь и оглядел стол.
– У всех налито?!
Последовало несколько суетливое наполнение кружек, после чего все снова уставились на меня.
– Пробуем «Хреновину»! – Провозгласил я, как заправский дегустатор и, уловив некоторое смятение на лицах мужиков, пояснил. – То бишь, настойку на хрене с добавлением меда, кедровых орехов и зеленой бузины!
Я взмахнул ладонями, прищелкнул пальцами и потряс над столом рукавами своей джинсовой куртки. Мгновенно над столешницей возникло едва заметное, чуть желтоватое облачко, сразу же всосавшееся в наполненные кружки.
– Пробуйте!
Мужики разобрали кружки и… сперва заглянули в них…
– Мутненькое… – осторожно проговорил небольшой кряжистый мужик, сидевший рядом с Семецким и до сей поры молчавший.
– Ну, что ж ты хочешь от хрена… с орехами?! И потом, тебе, Четвертецкий, к мутненькому не привыкать!.. – Тут же отозвался бойкий калека и, нюхнув содержимое кружки, добавил, – зато пахнет… симпатично.
В этот момент кто-то справа от меня громко и довольно крякнул. Я быстро обернулся – Пятецкий ставил свою опустевшую кружку на стол, на его ресницах блестели слезы, а губы кривились в довольной улыбке.
– Хороша… хреновина!.. – Охрипшим басом прохрипел он, – Все нутро, как наждаком продирает!..
Мужички немедленно и весьма активно приступили к дегустации, и через пару секунд все кружки опустели.
– Наливай! – Скомандовал я.
И в кружки снова хлынула прозрачная жидкость.
– Теперь мы пробуем… «Рябиновый сучок»!
Я в точности повторил свои манипуляции ладонями и рукавами, однако облачко, потянувшееся на этот раз в кружки, было гораздо заметнее из-за своего ярко оранжевого цвета. И кружки на этот раз были опорожнены без разговоров. Народ потянулся к закуске, а потому я решил сделать небольшой перерыв в своей демонстрации и тоже перекусить.
На дальнем конце стола вдруг зашумели, но никто из сидевших поблизости не обратил на это внимания. А я, бросив туда взгляд, увидел, что трое или четверо мужиков уже опустили отяжелевшие головы на не слишком чистую столешницу, трое, выползши из-за стола, лениво пихаются, изображая драку, а один, подперев голову кулаком, воет что-то жалобное.
И тут я вдруг понял, что солнце село, вечерние сумерки опустились на деревню, и из леса выползли густые тени. В сердце толкнула тоска – что я здесь делаю?.. почему сижу и пьянствую с какими-то совершенно незнакомыми мне мужиками, когда Людмила находиться неизвестно где и… неизвестно с кем!.. Э-э-эх!!
– По какому случаю гуляем?! – Раздался за моей спиной спокойный, суховатый голос, и все головы разом повернулись в его сторону. Я тоже обернулся, и увидел высокого, поджарого мужика, одетого в простую холщевую рубаху с вышитым воротом такие же широкие холщевые штаны. В руках он держал небольшой кувшинчик, закрытый плотно пригнанной крышечкой.
