Евгений Малинин - Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны
– Ага!.. – Задумчиво «агакнул» Первецкий. Наш Шептун оторвал от стола голову и негромко пробурчал:
– Громче надо говорить, громче! Иначе ваше «ага» никого не испугает… до обморока!
В этот момент из темноты вынырнул Шестецкий, в руках у него была здоровенная миска и небольшая глиняная плошка.
Первецкий взглянул на доставленную посуду и спросил:
– Подойдет?..
Я кивнул, поставил миску и плошку рядышком на стол, откупорил кувшинчик Первецкого и вылил его содержимое в глубокую миску. Содержимого было явно маловато!
Я осторожно понюхал миску, а затем обмакнул палец и лизнул – В кувшинчике Первецкий притащил чистый ректификат!
«Ничо! – Подумал я про себя. – На пробу хватит. Пуншик градусов на семьдесят – добавим треть воды, сахарцу и… вишенки для вкуса! То-то будет лепота!»
Быстро составив в уме заклинание, я сделал поправку на вкусовые и ароматические ингредиенты и начал его медленно нашептывать, для пущего эффекта поводя над миской ладонями. Через несколько секунд жидкости в миске значительно прибавилось, из прозрачной превратилась в темно-вишневую и, наконец, вскипела.
Я с улыбкой поднял голову. Мужики, все, как один, вскочили с лавок и с живейшим интересом следили за превращением живой воды. Семецкий даже пытался отпихивать мешающих ему костылем. Шестецкий, заметив, что я оторвал взгляд от миски и справедливо решив, что «выпивка» готова, потянулся к миске со своей кружкой, однако я остановил его:
– Секундочку! Последний штрих!..
Моя правая рука взметнулась кверху, и с высоко поднятого указательного пальца в миску упала сияющая искра. Мгновение ничего не происходило, а затем по поверхности варева побежали бледные, голубовато-розовые язычки беззвучного пламени.
– А теперь смотрите, как это пьют! – Назидательно произнес я и, осторожно зачерпнув плошкой варева, поднес его к лицу. Над плошкой полыхнуло быстрым мертвенно голубым лепестком огня, я сильно дунул, сбивая пламя, а затем медленно выцедил жидкость и передал плошку Первецкому.
Тот в точности повторил мои действия, и после того, как проглотил варево, закрыл глаза, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. Спустя секунду, глаза его изумленно распахнулись, он с шумом выдохнул и снова потянулся плошкой к миске. Однако на полпути его рука замерла, он с явным сожалением протянул плошку Четвертецкому и повернулся ко мне:
– Действительно, замечательный напиток! Ты можешь нас научить этому колдовству?!
– Не знаю, – пожав плечами ответил я, – но такой напиток можно получить без всякого колдовства.
– И ты знаешь как?..
– Конечно. И не только этот, а и многие другие. Моя бабушка была большой мастерицей по части… домашней выпивки. А кроме того, мой друг… – Я кивнул в сторону насупившегося Юрика, – …тоже знает толк в этом деле.
Макаронин приосанился и со значением кивнул.
– Ты куда это лапу тянешь! – Раздался вдруг басовитый возглас Пятецкого.
– Куда надо – туда и тяну!! – Отвечал ему высокий фальцет Семецкого.
Мы повернулись к столу и увидели, что «бдитель» буквально навис над миской с пуншем, поедая горящим взором перебинтованного калеку. Тот держал в здоровой руке свою огромную кружку и пытался добраться до остатков пунша, однако Пятецкий всякий раз отталкивал трясущуюся алчущую руку, вызывая этим в своем противнике сумасшедшую ярость.
– Да нет, ты куда не надо тянешь! – Гудел спокойный, уверенный бас Пятецкого. – У тебя своего пойла вон сколько, делится с нами ты отказался, так и неча на обчественное добро зубки точить и губки разматывать!!
– А я и не точу!! – Взвизгнул Семецкий. – Все обчество пробует, а я что, изгой какой-то, мне тоже пробовать дозволено!!
– Все пробуют плошечкой, – резонно возразил Пятецкий, – а в твою кружку две такие миски войдет и до края не достанет!!
– А я, может не хочу из вашей плошки облизанной хлебать! – Истошно заверещал Семецкий, – Вы, может, в эту плошку макробов до краев наплевали, а мне слизывать?! Я из своей стерлильной посуды употребить хочу!!
Тут он быстро поставил свою круженцию на стол, ловко ухватил стоящий рядом костыль и попытался этой здоровенной деревяшкой оттолкнуть Пятецкого от стола. Не тут-то было! Здоровяк Пятецкий даже не пошевелился, и тогда Семецкий, лихо развернувшись, заехал своей импровизированной дубиной Пятецкому по голове… Вернее, попытался заехать… Бдитель вовремя пригнулся, вскинув правую руку, перехватил просвистевший мимо костыль и несильно дернул. Семецкий, с трудом устояв на ногах, немедленно дернул костыль к себе. Безуспешно. Пятецкий снова дернул деревяшку, и снова не слишком сильно. Семецкий, провизжав что-то совсем уж нечленораздельное, рванул костыль к себе, и в этот момент Пятецкий отпустил свою добычу. Над столом мелькнули ноги Семецкого, опутанные развязавшейся повязкой, и бедный калека, перелетев через скамейку, грохнулся на утоптанную землю. Его ноги, подпертые скамейкой, торчали практически вертикально вверх.
Несколько секунд во дворе царила тишина, после чего Пятецкий пробасил:
– Не тяни лапки к чужой выпивке…
– Убил, да, убил?.. – тоненько пропищал Семецкий с земли. – Радуйся, дылда, сломал мне все ребра и четыре позвонка в шейном отделе!..
– Где Девятецкий?.. – Неожиданно спросил Первецкий, оглядывая стол.
– Здесь я! – Бодро ответил один из мужиков, поднимая свою голову со стола и с трудом разлепляя глаза. – Здесь!
– Ну-ка, быстро наложи Семецкому шину на шейный отдел позвоночника! – Приказал Первецкий. – И посмотри, что там у него с ребрами.
Девятецкий уперся ладонями в столешницу, сосредоточился, собрался с силами и оторвался от скамейки. Выпрямившись, он чуть покачался и попытался перешагнуть через скамейку, но сделать это с первого раза ему не удалось. Тем не менее, спустя минуту, он уже задумчиво рассматривал тоненько скулящего Семецкого, словно решал, что же ему делать с этим беднягой. Придя к какому-то решению, Девятецкий, не поворачивая головы, пробурчал:
– Восьмецкий, ну-ка помоги.
Невысокий крепенький мужичок, как раз запускавший плошку в миску с пуншем, так же не поворачиваясь, буркнул: – Щас… – неторопливо снял пробу напитка, крякнул и полез из-за стола.
Они вдвоем присели рядом с окончательно покалеченным, чуть повозились, а затем, совершенно неожиданно, рывком посадили его. Голова Семецкого мотнулась как у месячного младенца, и он тоненько ойкнул. Девятецкий, не обращая внимания а ойканье пациента, мелодично скомандовал: – И-и-и… взяли… – двое мужиков лихо вскинули тщедушного Семецкого и водрузили его на лавку. Восмецкий встал за спиной у калеки, удерживая того в вертикальном положении, а Девятецкий пробежал пальцами по бокам глупо захихикавшего Семецкого и выдал диагноз:
