Джон Толкин - Сильмариллион
После этого король Фелагунд обратился к своим подданным, напомнив им о деяниях Барахира и о своей клятве, и объявил, что обязан помочь сыну Барахира, и попросил помощи у своих военачальников. Тогда встал среди толпы Целегорм и, выхватив меч, воскликнул:
— Друг или враг, демон или Моргот, эльф или человек, или иная живая тварь — ни закон, ни любовь, ни союз черных сил, ни могущество валаров, ни любые чары не спасут от ненависти сыновей Феанора того, кто завладеет Сильмарилем! Ибо, пока существует мир, лишь мы имеем право на Сильмарили.
Долго держал он речь, и была в ней такая же сила, как в тех словах, которыми много лет назад, в Тирионе его отец призывал нолдоров к мятежу. А потом говорил Куруфин, и хоть речь его была более спокойна, но обладала не меньшей силой и вызывала в воображении эльфов видение войны и гибели Наргофронда. Такой ужас посеял он в их сердцах, что никогда более до самого появления Турина ни один эльф из этого королевства не вышел в открытую битву; из засад, чародейством и отравленными дротиками преследовали они всех пришельцев, позабыв об узах родства. Так низко пали они, отринув величие и свободу предков, и тень легла на их земли.
Сейчас же они роптали, что сын Финарфина — не валар, чтобы повелелвать ими, и отвернулись от него. Однако Проклятие Мандоса сделало свое дело, и у братьев зародились черные мысли; они решили отправить Фелагунда в одиночку на верную смерть, а самим захватить трон Наргофронда, ибо они были из древнейшего рода нолдорских принцев.
Фелагунд же, видя, что покинут всеми, снял серебряный венец Наргофронда и бросил к своим ногам, воскликнув:
— Нарушайте вы ж данную мне присягу, я же клятвы своей не нарушу! Однако если среди вас остался хоть кто-то, на кого не пала еще тень общего нашего рока, то спутники для меня найдутся, и я не уйду нищим, которого вышвыривают за ворота.
Рядом с ним стояли десять воинов, и предводитель их, по имени Эдрахиль, шагнув вперед, поднял венец и попросил дозволения передать его наместнику до возвращения Фелагунда.
— Что бы ни было, — сказал он, — для меня и для них ты — король.
Тогда Фелагунд передал венец брату своему Ородрефу, чтобы тот правил вместе него. Целегорм и Куруфин не сказали ни слова, но, усмехнувшись, покинули чертог.
Осенним вечером с десятью спутниками Финрод и Берен вышли из Наргофронда. Они поднялись по берегу Нарога до самых его истоков у водопада Иврин. У подножья Теневого Хребта они наткнулись на шайку орков и под покровом тьмы в их же становище выбили всех до единого и забрали их доспехи. Искусством своим Фелагунд придал себе и спутникам облик орков, и под этими личинами они направились дальше на север и смело вошли в западный проход между хребтом Эред Вэтрин и нагорьями Таур-ну-Фуин. Но Саурон в своей башне узнал об их продвижении, и сомненье овладело им, ибо шли они в спешке и даже не задержались, чтобы сообщить о своих делах, как обязаны были делать это все проходившие здесь слуги Моргота. Потому он выслал отряд, чтобы перехватить их и доставить к нему.
Так произошел знаменитый ныне поединок между Сауроном и Фелагундом. Ибо Фелагунд состязался с Сауроном в песнях могущества, а могущество короля было велико; но и Саурон обладал силой, о которой так сказано в Лэйтиан:
Звучала песня лиходейских чар,
Пронзая и срывая все покровы,
Сзывая всех, к предательству готовых.
Но Финрод встал и вопреки судьбе
О стойкости запел и о борьбе,
О силе, что сражает силы зла,
Хранимых тайнах, коим нет числа,
О вере, о свободе, о спасенье.
Об измененье и пребраженье.
Узилищах, что двери распахнут.
Цепях разбитых, что, звеня, падут.
Так с песней песнь сходилась, как в бою,
И Фелагунд, слабея, пел свою,
И вот вся мощь эльфийских светлых чар
Влилась в его напев, как щедрый дар,
И птичий щебет услыхали все
Над Наргофрондом в утренней росе.
Дышало тяжко Море вдалеке,
На грани Круга Мира, на песке.
Песке жемчужном у далеких скал.
Что свет Дерев когда-то озарял.
И вдруг, сгустившись, заклубилась мгла
Над Валинором, там, где кровь текла,
У брега Моря, у белейших врат,
Где острый меч на боата поднял брат,
И нолдоры, озлобясь, увели
Добытые резнею корабли.
И свет погас. И ветер застонал.
И волк завыл. И ворон закричал.
Сковал заливы тяжкий грохот льда.
Несчастный раб в темнице зарыдал.
Гром раскатился, полыхнул огонь
— И рухнул Финрод, чарами сражен.
Саурон сорвал с них личины, и они предстали пред ним нагие и дрожащие от страха. Но, хотя Саурон открыл, каких они племен, имена их и цели остались ему неведомы.
Он бросил их в глубокую, черную и безмолвную яму и грозил жестоко умертвить всех, пока один из них не скажет правды. Время от времени видели они, как во тьме загорались два глаза, и волколак пожирал одного из них. Но никто не предал своего господина.
В то время, когда Саурон вверг Берена в узилище, бремя ужаса легло на сердце Лутиэн; и, придя за советом к Мелиан, она узнала, что Берен заключен в темнице Тол-ин-Гаурхота без надежды на спасение. И вот Лутиэн, зная, что никто иной на земле не придет ему на помощь, решилась бежать из Дориафа, дабы самой помочь любимому; но она доверилась Даэрону, а он вновь предал ее. Тингол изумился и ужаснулся; а так как он не хотел лишать Лутиэн дневного света, ибо тогда она бы истаяла, и все же желал удержать ее, он велел построить жилище, из которого она не сможет бежать. Неподалеку от врат Менегрота росло самое большое дерево в Нэльдорэфе — буковом лесе, что составлял северную половину королевства. Этот огромный бук прозывался Хирилорн, и было у него три ствола, равных по обхвату, высоких и с гладкой корой; ветви на них росли только на головокружительной высоте. Там, высоко меж стволов Хирилорна, был выстроен дом, и в нем поселили Лутиэн. Лестницы оттуда были убраны и строго охранялись — кроме тех случаев, когда слуги Тингола поднимались наверх, чтобы доставить ей все необходимое.
В Лэйтиан повествуется о том, как бежала Лутиэн из дома на Хирилорне. Она пустила в ход чары и сделала так, что волосы ее выросли до необычайной длины; и из них она сплела черный плащ, который, как тень, сокрыл ее красоту; а в нем было заключено заклятие сна. Из оставшихся прядей она сплела веревку и спустила ее из окна; и когда конец веревки закачался над головами стражников, сидевших под деревом, их объял необоримый сон. Тогда Лутиэн выбралась из своей темницы и, закутанная в плащ, подобный тени, избегнув чужих глаз, покинула Дориаф.
