Джон Толкин - Сильмариллион
— Сюда, о король, через опасности, что и немногим эльфам по плечу, вела меня судьба. И здесь нашел я не то, что искал, но чем, найдя, хочу владеть вечно. Ибо сокровище это превыше золота и серебра и драгоценнее алмазов. Ни камню, ни железу, ни огню Моргота, ни всему могуществу эльфийских владык не сокрыть от меня того, что я жажду. Ибо Лутиэн, дочь твоя — прекраснейшая среди Детей Мира.
Тишина воцарилась в чертоге, ибо те, кто там был, потрясенные и испуганные, ждали, что Берен будет убит на месте. Тингол, однако, медленно проговорил:
— Этими словами ты заслужил смерть, и она последовала бы немедля, не дай я поспешной клятвы, о которой сожалею сейчас, о низкорожденный смертный, выучившийся во владениях Моргота ползать украдкой, подобно его рабам и соглядатаям.
Берен отвечал:
— Заслужил я смерть или нет, я приму ее от тебя; не приму лишь этих слов — «низкорожденный», "соглядатай", «раб». Клянусь кольцом Фелагунда, что было дано моему отцу на поле битвы на Севере, мой род не заслужил подобных имен ни от одного эльфа, будь он хоть трижды король.
Горды были его слова, и все взгляды устремились на кольцо, ибо он высоко поднял его, и засверкали изумруды, сотворенные нолдорами в Валиноре. Было это кольцо сделано в виде двух змей с изумрудными глазами, и их головы словно венчала корона из золотых цветов; одна змея защищала корону, другая пожирала. Это был знак Финарфина и его рода. Тогда Мелиан склонилась к Тинголу и шепотом посоветовала ему смирить свой гнев. "Ибо, — прибавила она, — не от твоей руки погибнет Берен; предназначен ему долгий и вольный путь, но судьба его связана с твоей. Будь осторожен!"
Ничего не сказал Тингол, взглянул на Лутиэн и подумал так: "Злосчастны люди, ничтожны и недолговечны их вожди; и одни из них посмеет протянуть руку к моей дочери и остаться в живых?!" И промолвил:
— Я вижу кольцо, о сын Барахира, и понимаю, что ты горд и высокого мнения о своей мощи. Недостаточно, однако, подвигов отца, даже если б он служил мне, чтобы получить дочь Тингола и Мелиан. Внемли же! И я желаю скрытого сокровища. Ибо камень, железо и огонь Моргота хранят то, чем я хотел бы владеть вопреки воле всех эльфийских владык. Ты сам сказал, что подобные препятствия не смутят тебя. Ступай же! Принеси мне в руке своей Сильмариль из короны Моргота, и тогда Лутиэн, буде она пожелает, отдаст тебе свою руку. Тогда получишь ты мое сокровище, и хотя в Сильмарилях заключена судьба Арды, ты не можешь не признать мою щедрость.
Так он вызвал к жизни рок Дориафа и попал в сети Проклятья Мандоса. Те же, кто слышал его слова, поняли, что Тингол не нарушил своей клятвы и все же обрек Берена на смерть; ибо знали они, что вся мощь нолдоров еще тех времен, когда не была прорвана Осада, не смогла достичь того, чтобы хоть издалека увидеть сияние Феаноровых Сильмарилей. Ибо они были вправлены в Железную Корону и ценились в Ангбанде превыше всего; их хранили балроги и бесчисленные мечи, прочные затворы и неприступные стены, а более всего — черное могущество Моргота.
Берен же рассмеялся:
— Недорого ценят эльфийские владыки своих дочерей! — воскликнул он. — Они готовы продать их за драгоценные камни, за рукотворные украшения. Но если, о Тингол, такова твоя воля, я исполню ее. И когда мы встретимся вновь, в руке моей будет Сильмариль, вырванный из Железной Короны; ибо не в последний раз видишь ты Берена, сына Барахира!
Затем он взглянул в глаза Мелиан, которая не произнесла ни слова, простился с Лутиэн Тинувиэль и, поклонившись Тинголу и Мелиан, отстранил стоявших рядом с ним стражей и в одиночестве покинул Менегрот.
И тогда сказала Тинголу Мелиан:
— Ты поступил хитроумно, о король! Но если глаза мои не потеряли еще способности видеть дальше прочих, исполнит ли Берен свое дело или нет, это равно принесет тебе несчастье. Либо ты, либо твоя дочь обречены — тобой же. А судьба Дориафа сплелась сейчас с судьбой более могущественного королевства.
Тингол, однако, ответил:
— Ни человеку, ни эльфу не продам я тех, кого люблю и ценю превыше всех сокровищ. А если бы оставалась хоть тень надежды, что Берен когда-либо вернется живым в Менегрот, он не увидел бы больше дневного света, несмотря на мою клятву.
Лутиэн же хранила молчание, и с тех пор не слышно было ее песен в Дориафе. Тишина нависла тучей над лесами, и удлинились тени в королевстве Тингола.
Сказано в Лэйтиан, что Берен беспрепятственно ушел из Дориафа и пришел к Полусветному Озерью и Топи Сириона; там поднялся он на холмы над водопадами Сириона, где река, грохоча, скрывалась под землей. Оттуда он взглянул на запад и сквозь дожди и туманы, окутавшие холмы, увидал Талат Дирнэн, Хранимую Равнину, простиравшуюся меж Сирионом и Нарогом; вдали же разглядел он нагорье Таур-эн-Фароф, вздымавшееся над Наргофрондом. И вот Берен, не ведая, что делать и на что надеяться, повернул туда.
На все этой равнине беспрестанно несли дозор эльфы Наргофронда; каждый холм на краях ее был увенчан тайными башнями, в лесах и полях, искусно скрываясь, бродили лучники. Стрелы их несли смерть и всегда попадали в цель, и ни одно живое существо не могло прокрасться там без их ведома. Потому, едва появился Берен, они уже знали о нем, и смерть его была близка. Однако, зная об опасности, он шел, высоко подняв кольцо Фелагунда; и, хотя благодаря искусности охотников, не видно было ни души, Берен знал, что за ним следят и то и дело кричал: "Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!"
Поэтому охотники не убили его, но, собравшись вместе, заступили ему дорогу и велели остановиться. Однако, увидев кольцо, они склонились пред ним, хоть вид его был невзрачен и изможден; и повели его на северо-восток, идя по ночам, дабы не выдать своих тайных троп. В то время не было ни брода, ни моста через буйный Нарог, но севернее, где в Нарог впадал Гинглиф, течение было слабее, и, переправясь там, эльфы повернули вновь на юг и при свете луны привели Берена к черным вратам потаенных чертогов.
Так явился Берен к королю Финроду Фелагунду, и Фелагунд узнал его: он не нуждался в кольце, чтобы вспомнить о роде Беора и о Барахире. Затворив двери, они сели, и Берен поведал о гибели Барахира и о том, что случилось с ним самим в Дориафе; и разрыдался он, вспомнив Лутиэн и недолгое их счастье. С изумлением и тревогой слушал его Фелагунд и понял, что, как когда-то предсказывал он Галадриэли, даннная им клятва теперь ведет его к смерти. С тяжелым сердцем сказал он Берену:
— Ясно мне, что Тингол лишь желает твоей смерти, но, сдается, рок превышает его цель, и вновь ожила клятва Феанора. Ибо на Сильмарили наложено заклятие ненависти, и тот, кто хотя бы выскажет желание обладать ими, пробудит могучие силы; а сыновья Феанора скорее низвергнут в прах все эльфийские королевства, чем дозволят, чтобы кто-нибудь другой завладел Сильмарилем, ибо ими движет Клятва. Ныне в чертогах моих живут Целегорм и Куруфин, и хотя здесь король — я, сын Финарфина, в моих владениях они обрели большую силу, к тому же с ними много их сородичей. В нужде они вели себя как друзья, но боюсь, что если цель твоя будет объявлена, ты не найдешь у них ни любви, ни сочувствия. Однако клятва обязывает меня, и все мы в тенетах рока.
